Источник: В изменившемся мире // Pro et Contra. Т. 2. № 1, зима 1997. http://uisrussia.msu.ru/docs/nov/pec/1997/1/ProEtContra_1997_1_03.htm

Позади президентские выборы в России и Соединенных Штатах. Операция Бориса Ельцина - тоже. Лидеры обеих стран остались на своих местах. Однако страх перед тем, в каком направлении станут развиваться американо-российские отношения, все время усиливается.

Критики Билла Клинтона в США поминают Россию всегда с хмурым видом, который должен означать: президент чересчур долго нянчился с русскими по поводу расширения НАТО и, что еще хуже, простил им сделку с Ираном и жесткое поведение по отношению к соседям. В тех все более редких случаях, когда американские средства массовой информации вообще обращают свой взгляд к России, они постоянно ищут повод для беспокойства. То их тревожат демоны, которые могут вырваться на волю в пылу борьбы за власть, разгорающейся по мере того, как время Ельцина уходит. То страшат периодические приступы дурного настроения России (например, в октябре прошлого года она, круто развернувшись, отказалась зафиксировать договоренности, достигнутые в ходе первого раунда переговоров о контроле над системами противоракетной обороны). Но дело даже не в этом. Более тяжкое впечатление производит разочарование, слышащееся в речах представителей самой администрации. Что-то явно носится в воздухе, если даже такого политика, как Строуб Тэлботт, беспокоит, что все большее число русских готово поверить в дурные намерения США. Он предупреждает: "Российские политики (особенно те из них, кто все еще склонен считать, что отношениям их страны с США внутренне присуще соперничество) могут попасть в западню - свести свои национальные интересы к тому, что раздражает Соединенные Штаты или создает для них проблемы" ¹.

Прежде чем все это зайдет слишком далеко, нам, американцам, следовало бы сделать паузу и спросить самих себя: чего мы, собственно, боимся? В чем заключаются наши глубочайшие страхи перед Россией? Если наши политики и комментаторы из средств массовой информации затрудняются сейчас определить курс российской внешней политики, то отчасти потому, что им не удалось сформулировать критерии для ответа на эти вопросы. Тут может помочь анализ наших страхов. Если мы разберемся в них, у нас появится мерило оценки действительного хода событий.

Страх вызывают три сферы. Первая касается непосредственного окружения России, то есть постсоветского пространства. Тревога выражается в двух формах. Первая: боязнь, что Россия поведет себя агрессивно, по-имперски и станет эксплуатировать трудности и слабость соседних государств во имя приращения собственной мощи. Вторая: опасения, что, начав проводить принудительную интеграцию, Россия грубо нарушит суверенитет малых соседей.

Второй род опасений сфокусирован на отношениях между Россией и Западом. На самом элементарном уровне это страхи перед отчужденной от Запада Россией. Они тоже принимают две формы. Первая: боязнь отчужденной Россия, которая опять обращается с Западом и его институтами типа НАТО, как с врагами; вторая: опасения перед Россией, стремящейся отыскать стратегическую альтернативу, скажем, в сближении с Китаем. В любом случае отчуждение России от Запада - это угроза для значительной части международной архитектуры, возникшей после конца "холодной войны", в том числе для ключевых соглашений по контролю за вооружениями. Однако даже в самой своей крайней форме такой воображаемый страх не предполагает превращения России в прямую военную угрозу для Запада - это пустое. С российской точки зрения, правда, вывод звучит не слишком обнадеживающе, поскольку следует из сохраняющейся слабости России.

Третью группу страхов вызывает поведение России как члена более широкого международного сообщества. И тут тоже можно различить два типа опасений. Одни видят в России партнера, "портящего игру": она-де отказывается сотрудничать с остальными великими державами в их конструктивных начинаниях в Совете Безопасности ООН, ОБСЕ, IFOR (Силы по выполнению соглашений по Боснии) и т.д. Другим Россия видится "изгоем", который не соблюдает "правил", нарушает санкции против так называемых "злонамеренных" государств (Ливия, Иран и Ирак), действуя с ними заодно и даже приходя им на помощь.

Три сферы явно связаны между собою. Если хотя бы в одной из них поведение России подтвердит страхи Запада, это немедленно усугубит страхи в остальных областях, ибо трудно представить себе, чтобы Россия следовала в них разным курсом. Более того, реакция Запада на любом из трех уровней, в свою очередь, наверняка рассердит или напугает Россию, спровоцировав цепную реакцию типа "действие - противодействие" на одном или двух других уровнях.

Страхи и фантазии

Насколько обоснованны подобные страхи? Виновны ли русские в одном или всех этих грехах? Подошли ли они к порогу допустимого хотя бы в одной из трех сфер или, может быть, даже переступили его? С моей точки зрения, разумный ответ на вопрос состоит из нескольких кое в чем отличающихся друг от друга частей.

1. Только слепец решится отрицать, что вот уже пять лет движение во всех трех сферах идет в ложном направлении. Доказательство: во всех них боязнь у американцев достигла уровня, на котором приобрела кажущуюся достоверность.

На заре российской независимости, в 1992-м или в начале 1993 года, никому бы и в голову не пришло облекать обеспокоенность Запада в такие выражения. "Холодная война", похороненная последними советскими лидерами, миновала, и Борис Ельцин вместе с министром иностранных дел Андреем Козыревым были, казалось, полны решимости не допустить даже намека на то, что она способна возродиться под пластами доброй прозападной воли. В эти годы ускорился процесс установления контроля над вооружениями, русские призывали к стратегическому партнерству великих держав "северного полушария", а Козырев в открытую демонстрировал свое пренебрежение ценностями и приоритетами советской внешней политики. В ту пору вряд ли кто-то в Европе или Соединенных Штатах стал беспокоиться насчет России как возможного источника угрозы для соседей, смотреть на нее как на смутьяна, делающего ставку на раскол в кругу великих держав, или как на сорвавшееся с креплений корабельное орудие, крушащее все подряд на палубе международной политики. Однако выразительная эволюция последних двух-трех лет придала мрачным предчувствиям достоверность, и влиятельные американские политики стали относится к ним как к неожиданно возникшей реальности. В итоге они призвали проводить по отношению к России политику, которую можно охарактеризовать только как новое сдерживание.

2. Можно соглашаться с этими пессимистами или нет. Одно приходится признать: есть общественные деятели, квазипартии и предприниматели, склонные подталкивать Россию в ложном направлении. На сцене они не новички, но за последние два-три года стали заметнее в российской политике. Многие политики обезумели и играют на оскорбленной российской гордости, грозя дубиной непокорным соседям и обвиняя Запад в недоброжелательном отношении к их родине. Некоторые политические партии (например, КПРФ) предпочитают подчеркивать не шансы, которые открывает сотрудничество с западными демократиями, а исходящую от них угрозу. В армии и полиции сохранилась среда, которая никогда не разделяла либерального видения международной политики, предложенного Горбачевым, а затем Ельциным и Козыревым; теперь она идейно подпитывает примитивную и конфликтную картину окружающего мира.

3. Этот пункт резко контрастирует с двумя предыдущими, но в конечном счете наиболее важен. На деле Россия не сползла сильно назад ни по одному из трех названных путей. Нельзя доказать, будто в каком-то из этих процессов она переступила критический порог. Более того, не следует опасаться, что это вскоре произойдет. Даже если бы в июле прошлого года Геннадий Зюганов и КПРФ выиграли президентские выборы, положение дел не изменилось бы коренным образом. Действительные тенденции развития отличаются от наших мнимых страхов.

Возьмем для примера поведение России в постсоветском регионе. Она чрезвычайно чувствительна к любому ощутимому ущербу своим интересам в этом пространстве и часто заявляет о своей преданности делу интеграции бывших советских республик. На деле же Москва не реагировала резко или агрессивно, когда бывали затронуты ее интересы, и не слишком сильно поощряла сближение. Информацию, питающую нынешние страхи американских наблюдателей, следовало бы освежить.

Если внимательно присмотреться, то в 1995-1996 годах Россия вела себя иначе, нежели в 1992-1993 годах, когда опасения возникли. Интеграция новых государств - популярная цель, которую разделяют почти все в стране, но лишь при условии, что она не наложит на Россию слишком тяжкого бремени. У ведущих российских политиков не видно маниакального стремления отыскать рычаги, с помощью которых Россия принудила бы другие постсоветские государства присоединиться к коллективным начинаниям, в которых она доминирует. Даже союз с Минском не вызвал у общественности особого энтузиазма, когда дело дошло до вложений, необходимых для поддержки белорусской экономики и валюты. Россия не слишком рвалась подписывать новые договоры о создании сообщества с другими соседями. Украинцы убеждены, что 20-процентный налог на добавленную стоимость, наложенный прошлым летом Россией на их экспорт, был силовой игрой с целью наказать Киев за отказ сотрудничать с Таможенным союзом стран-членов СНГ или же вынудить Украину пересмотреть позицию. Однако на деле ситуация в лучшем случае двусмысленна. Более того, если понятие интеграции вообще что-нибудь значит сегодня для российских чиновников, то его смысл сводится главным образом к сотрудничеству в области экономики и безопасности; на мечты о политическом союзе остается слишком мало времени или энергии.

Говорят, будто Москва извлекает выгоду, играя на противоречиях в "горячих точках" бывшего Советского Союза. Но с тех пор как министром иностранных дел назначили Евгения Примакова, внешняя политика России предстает более согласованной и целенаправленной. Он поставил во главу угла происходящее рядом с границами его страны. За первые шесть недель пребывания на новом посту Примаков трижды побывал в Ташкенте; первый визит в Западную Европу он нанес через девять с лишним месяцев после назначения. (Козырев же, напротив, за первые девять месяцев независимости России не посетил ни одной столицы стран СНГ, хотя объехал за это время чуть ли не весь мир - от Южной Африки до Южной Кореи).

Еще важнее другое: Россия в лице Примакова последовательнее и серьезнее добивается того, чтобы конфликты на ее границах продвинулись к разрешению или, как минимум, не вылились в еще большую трагедию. Визиты Примакова на Кавказ весной и летом прошлого года показательны: он не стал углубляться в обсуждение разнородных источников беспокойства и напряженности в двусторонних отношениях России с Грузией, Арменией и Азербайджаном, а предложил более широкие, перекрывающие друг друга перспективы разрешения конфликтов в регионе, пытаясь заключить проблему в более широкие интегральные рамки. Такая попытка побудила Шеварднадзе в мае 1996 года отметить: Россия впервые проявила намерение подойти к урегулированию на Кавказе как к единому целому ².

Такая политика все еще оставляет простор для поведения, которое может показаться соседям России неконструктивным или даже угрожающим. Там, где Москва бралась решать задачи безопасности, например, защищать грузино-турецкую границу или патрулировать береговую линию, российские военные делали это без должного уважения к грузинскому суверенитету и независимости. В Абхазии или Приднестровье, где российские части занимались наблюдением или участвовали в миротворческих операциях, в их деятельности часто видели фактическое или даже умышленное поощрение сепаратизма. Азербайджанцы до сих пор не верят, что Россия честно посредничает при разрешении их конфликта с Арменией. Каждый раз, когда на пути к миру возникает какое-то новое препятствие (например, ноябрьские выборы в Нагорном Карабахе), они обвиняют Москву.

Но даже если сложить все это вместе, неправильно говорить о сознательных, систематических усилиях Москвы подчинить режимы соседних стран своей воле при помощи циничного и энергичного манипулирования региональными конфликтами. Сомнительные российские акции на Кавказе, в Молдавии и на Украине, породившие в 1992 и 1993 годах мрачные предчувствия в США, не стали первыми шагами ко все более угрожающему поведению. Напротив, если сегодня что-то и угрожает отношениям России с постсоветскими государствами, то не решительное, хорошо подготовленное новое имперское наступление, а, скорее, тенденция, что страна окажется втянутой во множество локальных конфликтов, превосходящее ее возможности, и оттого падет жертвой поспешных действий или же, напротив, стремления уйти от ответственности.

Что касается страха перед крайним отчуждением России от Запада, то вероятность крушения отношений между Россией и Западом кажется мне крайне малой, хотя Москва довольно часто использует резкие слова и постоянно ведет разговоры о растущей горечи в отношении Запада. В России, правда, слышны голоса, проповедующие крайнюю враждебность к Соединенным Штатам и другим западным державам, однако ответственные политики сдержаннее. Окружение Ельцина жалуется на поведение США и стран Западной Европы, но в большинстве случаев это отнюдь не означает, что оно предлагает переосмыслить основу взаимных отношений. Для примера возьмем обвинения, выдвинутые Примаковым во время его визита в Мексику (май 1996 года). Детально описав угрозу, нависшую над отношениями России с Соединенными Штатами и их союзниками, он назвал три проблемы, вызывающие недовольство России:

Не слишком длинный перечень.

В более поздней статье, появившейся в "Независимой газете", Примаков снова возразил против расширения Североатлантического альянса, но на сей раз почти тоскливо. Он заверил своих читателей: Москва не требует права накладывать вето на чье бы то ни было желание войти в эту организацию; она только считается с тем, что приближение военной инфраструктуры НАТО к ее границам "осложнит для нас и чисто военную, и геополитическую обстановку" ⁴. Помимо того министр смутно упрекнул тех, кто настойчиво хотел бы видеть одни государства в роли "ведущих", а другие - "ведомых", одних считает победителями, других же - побежденными в "холодной войне". К неодобрению Примакова, вероятно, те же люди склонны изображать весь исламский мир носителем экстремизма или терроризма. Соединенным Штатам он бросил единственный ясный упрек: они-де попытались принудить другие государства руководствоваться в экономических отношениях с Кубой духом закона Хелмса-Бэртона; Запад же в целом министр обвинил в том, что тот продолжает применять к российскому экспорту несправедливые антидемпинговые меры.

Конечно, эти заботы неправильно было бы считать мелочными. К тому же они вполне могут слиться воедино с глубинными и расплывчатыми опасениями; приняв более конкретную форму, они вкупе способны составить угрозу отношениям России с Западом. Пока же российские тревоги не набрали фатальной разрушительной силы. Как мне кажется, пока разногласия еще можно разрешить или, по крайней мере, смягчить.

Самолюбие русских, вероятно, задето тем, что кто-то на Западе сомневается в их политике по отношению к непосредственным соседям. Москва может даже полагать, что временами США пробуют противиться ее влиянию на различные части бывшего Советского Союза или даже стараются ослабить его. Однако никто из российского руководства не говорил, будто Москва и Вашингтон уже вступили или намерены вступить в опасное стратегическое соперничество на постсоветском пространстве. Оспаривая условия Договора СНВ-2, российские критики, по-видимому, сознают, что нападают на соглашение, уже подписанное их правительством, а потому не могут рассчитывать на нечто большее, нежели внесение в него несущественных поправок. Нет оснований думать, будто администрация Клинтона такие изменения с порога отвергнет, но, по иным соображениям, этого может оказаться недостаточным для ратификации договора Думой. При поисках взаимного компромисса по вопросу о противоракетной обороне произошла временная задержка, однако, как мне кажется, обе стороны еще намерены придерживаться договоренности о таком поиске.

Расширение НАТО оказалось более серьезной проблемой. Критики этого решения - и в России, и на Западе - утверждают: если альянс придвинется прямо к российскому порогу, это глубоко заденет отношения России с Западом. Ответ Москвы будет таким, что отравит их и может даже привести к военной конфронтации или, как минимум, к возобновлению военного соперничества. К тому же расширение альянса намного укрепит позиции националистов, постоянно ругающих Запад.

Чтобы понять, насколько преувеличены эти утверждения, не обязательно аплодировать решению НАТО (я сам считаю его исторической ошибкой). Взаимоотношения альянса с Россией еще только приобретают новые очертания, но, похоже, Россия добьется некоего формального или неформального modus vivendi с западными державами по вопросу о расширении НАТО на Восток. Стороннему наблюдателю видно немало признаков того, что никто из российских руководителей - от Ельцина до Примакова и Родионова - не хочет из-за этого рисковать разрушением основ отношений с Западом. Месяцами шел поиск шагов, способных привести к действенному компромиссу. В принципе Москва была и останется глубоко враждебной включению Польши, Венгрии и Чешской Республики в НАТО, но на практике она уже больше не отрицает вероятности такого события. Если Россия получит какое-то основание надеяться, что новые члены альянса не будут превращены в передовые позиции для размещения обычных и ядерных вооружений, она почти наверняка приспособится к перемене. Фокус в том, как найти формулу, которая бы рассеяла часть российских тревог и позволила уйти от необходимости получать одобрение Думы, враждебной исполнительной власти.

Хочу быть точным. Я не утверждаю, будто дела идут отлично. И не отрицаю, что все большему числу россиян кажется: в политику США и Запада не просто вкралась ошибка; они сознательно пользуются российской слабостью, чтобы укрепить свои позиции в ущерб России. Утверждаю лишь одно: разочарование российского правительства в американской политике еще не настолько сильно и глубоко, чтобы угрожать самой сути этих отношений.

И, наконец, третья область - поведение России в более широком международном сообществе. Ни один беспристрастный наблюдатель пока не может сказать, будто Россия "портит игру" великих держав или что она "изгой", действующий заодно со злонамеренными государствами. Многие действия России, бесспорно, не по душе другим великим державам, особенно США, но едва ли эти шаги оскорбительны по своему существу. Продавая оружие Китаю или предпринимая независимые дипломатические шаги в Иране и Ираке, Россия отстаивает свои национальные интересы, не ломая, однако, при этом рядов великих держав. Продажа военных самолетов может беспокоить Вашингтон (не в последнюю очередь потому, что это усиливает тревогу тайваньцев, а значит, и рождает нажим с их стороны на США с требованием создать какой-то противовес угрозе), но ведь при этом не нарушены ни одна норма и, разумеется, ни одно формальное соглашение. Даже спорная и, может быть, опрометчивая продажа российских легководных реакторов Ирану не выходит, скажем так, за рамки условий режима ядерного нераспространения. Сепаратные дипломатические набеги Примакова на Тегеран или Багдад сродни независимым подходам французского президента Жака Ширака к Сирии и палестинцам. Отклоняясь от политического курса США, Москва не ставит под сомнение то, что великие державы должны в основных вопросах держаться заодно. Осуждая попытки США контролировать экономические отношения с Кубой на основе собственного законодательства, Россия почти не отличается в этом смысле от большинства других государств и даже Европейского союза, оспорившего в судебном порядке действия Вашингтона в связи с законом Хелмса-Бэртона. Короче, большая часть российских инициатив, раздражающих Вашингтон, качественно не отличается от вызовов, которые время от времени бросают Соединенным Штатам и другие крупные страны, в том числе союзники. Да и Россия до сих пор не подавала каких-либо сигналов, что, мол, не желает больше сотрудничать с великими державами в вопросах об источниках международной нестабильности - начиная с Боснии и кончая Корейским полуостровом. Москва отчаянно стремится обрести в этой кооперации независимый голос, но от желания сохранить некую степень автономности еще очень далеко до намерения торпедировать идею многосторонности или же сотрудничество на уровне великих держав.

И потому, если сопоставлять нынешнюю стадию российской внешней политики с американскими страхами, она оказывается на деле менее грозной, чем это видится растущему числу комментаторов и политиков. Как бы мы ни группировали эти опасения, ни один из их наборов не оправдывает объявления тревоги. Соединенным Штатам нет пока нужды проводить окончательные разделительные линии, сплачивать другие государства для противодействия неправильным акциям России по отношению к ее соседям и уж, конечно, меньше всего - набрасывать контуры доктрины нового сдерживания. Российская политика Вашингтона должна быть, скорее всего, зеркальным отражением американской политики Москвы. Следует поддерживать отношения, хотя в них противоречащие друг другу интересы смешались сейчас с общими, и при этом, с одной стороны, возможно более искусно управлять сферами, где проявляются существенные разногласия, а с другой - оберегать области вполне реальных взаимных выгод. Строить политику США, исходя из посылки партнерства с Россией, было бы неправильно, но и враждебное отношение к ней нельзя считать заведомо неизбежным и взаимным.

Подспудные тенденции

Если нынешние тенденции российской внешней политики и внушают меньше тревоги, чем можно бы ожидать, читая довольно безрассудные американские комментарии, то на этом дело еще не кончается. Существуют и подспудные тенденции. Сказать, что тревоги американцев безосновательны, вовсе не значит утверждать, будто Соединенным Штатам вообще нечего бояться. Напротив, на более глубоком уровне, которому американские наблюдатели уделяют меньше внимания, разворачиваются процессы, осложняющие ситуацию. И США, и другие западные державы вносят в эти процессы свой вклад.

Например, расширение Североатлантического альянса на Центральную и Восточную Европу не обязательно уже в ближайшем будущем нанесет отношениям России с Западом столь серьезный ущерб, как многие полагают. Воздействие же решения НАТО на другие области международных отношений обещает быть сильнее. Стремясь максимально смягчить раздражение России и сократить вероятность возмездия с ее стороны в форме военных контрмер, американские и натовские должностные лица сосредоточили свое внимание на ожидающемся прямом ответе России. При этом они упускают из виду вероятные косвенные последствия, затрагивающие не столько Запад, сколько постсоветское пространство.

Если на заре российской независимости и существовала ограниченная вероятность того, что Россия по-либеральному отнесется к проблеме безопасности на этом пространстве, то такой шанс уже давно исчез. Под либеральным подходом я понимаю благородную концепцию, в соответствии с которой российская безопасность встроена во взаимную безопасность других стран региона. Россия, однако, постепенно сдвигалась в другом направлении: от ориентации на сотрудничество к ставке на собственные усилия. Целью ее политики все больше становилась односторонняя, а не взаимная безопасность. Методом - односторонние меры, а не коллективные действия или кооперация. Образом действия - скорее принуждение или жесткость, чем убеждение. В России слышатся лишь единичные голоса в пользу того, что безопасность легче укрепить, внушая соседям чувство безопасности, а не заставляя их силой уважать Россию.

К сожалению, расширение НАТО лишь укрепляет эту тенденцию. Американские лидеры и натовские чиновники убеждены, что критический момент связан с началом расширения альянса. Поэтому они игнорируют более острую напряженность, которая, по-видимому, возникает из-за двусмысленности дальнейших шагов НАТО, прежде всего из-за неясности, станут ли и постсоветские государства (а если да, то какие именно) кандидатами на прием в альянс во вторую или третью очередь. На Западе недооценивают эти трения, потому что избегают серьезных размышлений о безопасности на постсоветском пространстве. Вместо того чтобы рассматривать проблемы европейской безопасности, как это следовало бы делать, то есть применительно ко всей сфере от Атлантики до Урала, должностные лица США и НАТО анализируют проблему по частям. Тем самым они питают тенденции в российской политике, мешающие укреплению взаимной безопасности на постсоветском пространстве и более легкому слиянию постсоветского пространства с остальной Европой ⁵.

Расширение альянса усиливает и другую подспудную тенденцию, которую я уже называл. Все большее число российских политиков и комментаторов подозревают Запад, и особенно Соединенные Штаты: они, мол, не считаются с коренными интересами России и, может быть, даже пользуются ее нынешней слабостью, чтобы укрепиться. Даже если Москва в конце концов пойдет на установление modus vivendi с расширившейся НАТО, в фундаменте отношений России с Соединенными Штатами и Западом, вероятнее всего, сохранится и даже станет расширяться незримая, но роковая трещина. Представление, будто Вашингтон и его западные союзники способны навредить России, бытует теперь не только среди правых националистов. На удивление большая и тревожно ширящаяся часть политического спектра страны постепенно меняет взгляд на американскую политику, начиная рассматривать ее не как скверно сформулированную, а как во многих отношениях недоброжелательную.

С некоторых пор русские склонны считать регион, в котором живут, все более опасным. Специалисты по оборонному планированию и политики долгое время подчеркивали грозящую России опасность насилия и пограничных конфликтов, а также возможность их обострения из-за нестабильности соседних обществ. Теперь к этим проблемам добавляют еще и риск, как бы Запад, в том числе США, не воспользовался этим обстоятельством. К примеру, один московский комментатор упрекал своих земляков за то, что те переоценивают способность Кремля убедить НАТО отказаться от расширения на Восток и не понимают: Россия превратилась в слабую региональную державу, менее влиятельную, чем другие региональные державы, например, Германия, Франция, Великобритания или Япония. В этой связи автор предупреждал: "было бы наивным считать, что страны НАТО не воспользуются такой невероятно благоприятной для себя ситуацией и не попытаются еще более расширить сферу своего влияния за счет России, в том числе путем постепенного ее "выдавливания" и из ближнего зарубежья" ⁶. Они наверняка используют для достижения этого все возможные средства, продолжает он, имея ввиду "прием отдельных стран СНГ в экономические и военно-политические организации, созданные и контролируемые Западом, оказания им экономической и военной помощи, предоставление гарантий безопасности и т.д." ⁷.

В этом выпуске "Pro et Сontra" Сергей Кортунов, бывалый дипломат, долгое время защищавший конструктивные отношения между Москвой и Западом, пишет, будто последний не только не оценил, насколько важна для международной стабильности особая духовность России и какую роль эта страна должна играть на евразийском пространстве, но и не особенно обеспокоен тем, что своими действиями может поставить под удар и то и другое. Россия, которую описывает Кортунов, рискует быть проглоченной, когда другие - американцы, китайцы, немцы и японцы - станут делить мир на сферы влияния. Она одинока и ранима, ранима прежде всего той унизительной и саморазрушающей ролью, которую Запад отведет ей, если страна не откроет заново своего исторического смысла ⁸.

Возьмем еще один пример подспудно разворачивающихся нездоровых тенденций. Чем больше русские осознают меру своей слабости, особенно военной, тем сильнее становится для них искушение соскользнуть обратно в зависимость от ядерного оружия. Специалисты по военному планированию, в том числе новый министр обороны, все чаще говорят: ядерному оружию отводится главная роль в российской обороне, а потому открыто признают понятие "применения первым" такого оружия и многое другое, что было свойственно мышлению официальных лиц, занимавшихся в США ядерным планированием тридцать с лишним лет назад. С разных сторон, включая Министерство по атомной энергии, звучит требование обдумать, как в оборону с помощью обычных вооружений снова встроить тактическое ядерное оружие. Дебаты в Думе вокруг Договора СНВ-2 начались с выражения общей озабоченности поддержанием стратегического равновесия с США. Никто из депутатов не попытался развеять нелепый страх перед так называемым "бегством" США, то есть гипотетической угрозой, как бы, решившись выйти из соглашения, они не развернули больше боеголовок с меньшим подлетным временем, чем у России. Никто не оспорил полдюжины выступлений с жалобами на то, что для выполнения условий Договора СНВ-2 России приходится нести более тяжелое бремя, чем Соединенным Штатам. Даже такой опытнейший и конструктивно мыслящий специалист по этим вопросам, как Алексей Арбатов, видный представитель "Яблока" в думском Комитете по обороне, оценивая спорные аспекты Договора СНВ-2, посчитал необходимым прибегнуть к техническим стандартам паритета ⁹. За одним-единственным, хотя и весомым исключением ¹⁰ никто больше не задается вопросом: почему при нынешнем международном положении должен быть важен точно рассчитанный паритет между Россией и США?

Когда в России снова подчеркивают роль ядерного оружия в оборонном планировании, а во время дебатов вокруг Договора СНВ-2 озабочены поддержанием паритета, - это две стороны одной медали. И то и другое идет вразрез с современной тенденцией уменьшить значение ядерного оружия, которым располагают великие державы. Обе тенденции в косвенной форме осложняют укрепление режима ядерного нераспространения, поскольку, как уже давно установлено, замедление процесса ядерного разоружения великих держав только укрепляет пороговые государства в их нежелании отказываться от ядерного оружия. Ни то ни другое не облегчит управление возникающим международным порядком.

У всех этих подспудных тенденций - один источник: слабость России и, прежде всего, отражение этого факта в умах россиян. Не самоуверенность и агрессивность заставляют их добиваться односторонней или многосторонней безопасности на постсоветском пространстве, ошибочно вычитывать в действиях США враждебные намерения или сильнее опираться на ядерное оружие. На это их толкают ощущение собственной слабости и постоянные упреки, будто Россия не в состоянии, подобно СССР, гарантировать стране безопасность перед лицом серьезных угроз. В конечном счете речь идет даже о более глубоком страхе: удастся ли России пережить нынешнюю мучительную трансформацию, сохранив свою целостность?

Американские наблюдатели совершенно ошибочно описывают Россию как самоуверенную и хвастливую державу, строящую коварные планы против других. Политика Вашингтона должна идти почти в противоположном направлении. Единственная серьезная угроза российско-американским отношениям - самоощущение Москвы: ее крайняя ранимость и слабость. Чем больше Кремль станет поддаваться мрачным предчувствиям и страхам, тем труднее будет сохранять между Россией и Соединенными Штатами конструктивные отношения. Разъедающее действие опасений и сомнений России в самой себе больше всего другого угрожает нынешней российско-американской политике. Как я уже упоминал, за несколько последних лет в отношениях наших двух стран совпадающие интересы смешались с конфликтными. Чтобы действовать в такой ситуации, обе стороны должны следовать в сферах соперничества правилам игры с положительным итогом. Это значит: верить в возможность согласования позиций или - как минимум - стремиться к этому, избегая жестких, максималистских позиций. Такая политика требует от лидеров России и США настойчивых усилий, направленных на ослабление в обеих странах нажима, который имеет целью сделать из наших отношений заложника одной какой-то обиды (в случае с Россией - это расширение НАТО, в случае с США - продажа русских легководных реакторов Ирану).

Подобная политика потребовала бы от российской стороны игры по правилам. Правительство Ельцина раздражается по поводу того, что кажется ему несправедливым результатом соглашения о сокращении обычных вооружений в Европе, подписанного в момент, когда исчезал старый мир. Однако чем в одностороннем порядке намереваться аннулировать Договор об ОВСЕ, лучше поискать пути его изменения. Это и было бы игрой по правилам. Или, к примеру, Россия проявляла нетерпение по поводу продолжающегося остракизма, которому мировое сообщество подвергало Ирак (позиция Москвы не в последнюю очередь объяснялась тем, что ей казалось, будто она упускает экономическую выгоду). В этом случае тоже следовало бы не действовать на собственный страх и риск, а искать средства для активизации ближневосточной дипломатии: например, через Иорданию или других посредников надавить на Саддама Хусейна и заставить его выполнить требования ООН, чтобы можно было снять санкции.

При усилении подспудных тенденций, о которых шла речь выше, российскому руководству станет трудно придерживаться такого курса. Если среди российской политической элиты будет и впредь шириться убеждение, будто Соединенные Штаты проводят нежелательный для России курс не из-за политической близорукости, а по причине недоброжелательства, если Москва почувствует, что возможности защиты ее национальной безопасности сужаются, это постепенно подорвет фундамент той деликатной политики, которую нужно проводить, чтобы справиться с внутренней неоднородностью российско-американских отношений. Более того, если команда Ельцина-Примакова-Родионова уступит свое место другой, которая не посчитает себя обязанной искать выходы и добиваться конструктивных результатов, играть по правилам и противостоять желанию некоторых политиков сделать российско-американские отношения заложником единственной проблемы, то ущерб может быстро стать реальным и тяжелым. Вашингтон и другие западные столицы, несомненно, отреагируют на действия российских сторонников возвращения в прошлое, и отношения между странами почти наверняка сорвутся в разрушительный штопор.

Тень такой тревожной динамики уже пролегла. Когда в октябре прошлого года министр обороны США Уильям Перри выступал перед Думой, депутаты приняли его не как партнера, с которым российские политики работают вместе над смягчением ядерной угрозы, а как ловкача, рассчитывающего извлечь выгоду за счет России. Депутаты, скорее, разочарованы в Договоре СНВ-2 как таковом, нежели возражают против каких-то конкретных его положений. Если договор не будет ратифицирован, рухнут все ограничения, наложенные на США; более того, общее настроение американцев по отношению к России резко ухудшится. Мы входим сейчас в решающую стадию переговоров по поводу изменения Договора об ОВСЕ, о следующей фазе контроля над ядерным оружием, о развитии институтов европейской безопасности перед расширением НАТО. И как раз в такой ответственный момент в обеих столицах постепенно начинают исчезать дипломатическая гибкость и готовность позволить другой стороне такую роскошь, как сомнение. В мелочах все чаще проявляется отдаленно припоминающее "холодную войну" поведение по принципу "зуб за зуб": истории со шпионами, обвинениями и контробвинениями, решение американского Департамента коммерции заблокировать по соображениям безопасности продажу России суперкомпьютера, резолюция Конгресса с угрозой сократить уже и без того незначительную помощь России, если не поймают убийц Пола Татума, и т.д.

Американцам следует осторожно отнестись к своим страхам. Они должны быть уверены, что беспокоятся из-за чего-то действительно серьезного. Наши опасения нужно правильно сфокусировать: не на образе России, якобы сознательно отдающей предпочтение имперской политике в СНГ, враждебной Западу и ведущей себя мошеннически по отношению к остальному миру. Нам нужно обращать больше внимания на тревожные тенденции, которые вырисовываются под поверхностью нынешней российской внешней политики. В будущем они могут разъесть основы конструктивной политики и в России, и в США. В этом случае Соединенные Штаты окажутся перед лицом проблем, сильно отличающихся от тех, которые тревожат их сегодня.

Перевод с английского П.Черемушкина

Примечания

Послание заместителя госсекретаря США Строуба Тэлботта к 50-летию Института им. А.Гарримана "Америка и Россия в меняющемся мире" (29 октября 1996 года). Internet resource: http://www.state.gov.

² "Moscow Tribune", 13.05.1996.

³ Речь в Мехико-сити 20.05.1996 в изложении Интерфакса от 21.05.1996.

⁴ Е.Примаков. На горизонте - многополюсный мир. "Независимая газета", 22.10.1996.

⁵ Здесь не место вдаваться в анализ представлений о Европе от Атлантики до Урала. Скажу только, что самой сложной проблемой безопасности будет не Польша или Центральная Европа, а Украина. Если бы крупным европейским державам, в том числе России, удалось изобрести институты и связи, которые способны ответить на основной вызов, касающийся Украины, они разрешили бы и единственную, но самую трудную проблему европейской безопасности.

⁶ A.Шлындов. Хотят ли русские в НАТО? "Деловой мир", 29.08.1996.

⁷ Там же.

⁸ См.:С.Кортунов. Какая Россия нужна миру? "Pro et Сontra", 1997, т.2, ј1.

⁹ A. Arbatov. Eurasia Letter: A U.S.-Russian Security Agenda. "Foreign Policy", ј 104 (Fall 1996), pp. 102 - 117.

¹⁰ Это исключение - документ о политике в области национальной безопасности, разработанный в Совете безопасности под руководством Ю.Батурина и переданный Б.Ельциным Федеральному собранию 13 июля 1996 года.