Уроки кризисов. Интервью с С.В. Алексашенко

Биографическая справка

  • Январь 1990 года – апрель 1991 года – ведущий специалист Комиссии по экономической реформе Совета Министров СССР (Комиссии Л.И. Абалкина). Летом 1990 года участвовал в подготовке программы «500 дней»;
  • май 1993 года – март 1995 года – заместитель министра финансов, отвечал за макроэкономическую и налоговую политику, бюджетное планирование;
  • с апреля 1995 года – президент Российской ассоциации валютных бирж;
  • декабрь 1995 года – сентябрь 1998 года – первый заместитель председателя Центрального банка, отвечал за денежную и валютную политику. В сентябре 1998 года вышел в отставку после назначения председателем ЦБ Виктора Геращенко;
  • в 2000–2004 годах – заместитель генерального директора холдинга «Интеррос», затем управляющий директор;
  • в 2004–2006 годах – президент компании «Антанта Капитал»;
  • в 2006–2008 годах – президент «Merrill Lynch Россия»;
  • с декабря 2008 года – директор по макроэкономическим исследованиям Национального исследовательского университета – Высшая школа экономики.

– Сергей Владимирович, в конце 1991 года Россия унаследовала «осколки» бывших союзных органов. Что нам досталось от Госбанка СССР?

– Республиканская контора Госбанка СССР, которая была сугубо техническим, «территориально-бухгалтерским» придатком мощной структуры, выполнявшей весьма специфические функции центрального банка в плановой экономике. Естественно, российская контора не занималась и не умела заниматься денежной политикой, методологической работой, банковским надзором. И вдруг на этих людей свалились функции Центрального банка самостоятельного, независимого государства. Конечно, они к этому не были готовы. Подобная ситуация была и в других российских республиканских ведомствах, которые стали «главнее» союзных – своих бывших кураторов и начальников. Выход был в срочном слиянии, которое проходило по-разному. Поскольку в каждом союзном министерстве была своя команда, а в республиканском – своя, шло «перетягивание каната». Где-то побеждали одни, где-то – другие. Победители, как правило, получали все, проигравшие исчезали, но лучших специалистов приглашали в новый федеральный орган власти. Так было и в Центральном банке России, где должности руководителей департаментов и свои прежние кабинеты заняли многие бывшие профессионалы из Госбанка СССР.

Первым председателем Госбанка РСФСР – Центрального банка РСФСР – Центрального банка РФ в 1990–1992 годах был Георгий Матюхин. В 1992 году его сменил Виктор Геращенко. В 1994–1995 годах обязанности председателя исполняла Татьяна Парамонова, а с 8 по 22 ноября 1995 года – Александр Хандруев. Затем председателем ЦБ стал Сергей Дубинин, после его отставки в 1998 году вновь вернулся Геращенко, которого в 2002 году сменил Сергей Игнатьев.

– Председатели приходили и уходили. А как менялись положение и политика ЦБ?

– В любой стране мира центральный банк должен координировать свои действия и политику с экономическими и политическими ведомствами. Необходимо нормальное, рабочее общение с Министерством финансов и Министерством экономики. Банк должен учитывать их стратегию, понимать, куда идет страна, какие задачи предстоит решать на каждом этапе. У нас, пока шел болезненный процесс «вырезания тела» России из Советского Союза, вплоть до «черного вторника» 1994 года, Центробанк был наиболее независимым и от исполнительной, и от представительной власти. Не просто независимым, а, я бы сказал, «отвязанным». Судите сами: в 1993–1994 годах и даже в начале 1995 года мы в Министерстве финансов не имели данных о состоянии его баланса, о размахах его операций. Ситуацию временами спасали трехсторонние совещания МВФ, ЦБ и Минфина. Лишь на них представители правительства узнавали о том, какую денежную политику намерен проводить Центральный банк, и о положении дел в нем на последнюю отчетную дату – как правило, двухмесячной давности.

Центральный банк в это время согласовывал свои действия с правительством только в том случае, если считал нужным это сделать. Но чаще сам принимал многие решения и реализовывал их. Например, сохранял систему, в которой каждый центральный банк стран СНГ выпускал столько безналичных рублей, сколько считал необходимым, и все эти деньги имели одинаковую силу. Чем интенсивнее республика эмитировала рубли, тем больше она выигрывала от инфляции. Такая вакханалия продолжалась до середины 1993 года, пока Геращенко наконец не отделил российский рубль от рублей, которые ходили на территории СНГ, не перевел центральные банки бывших союзных республик на корреспондентские счета и… создал систему так называемого «технического» кредитования, предоставляя своим коллегам кредиты.

Для российских предприятий и отраслей Центробанк ввел «централизованные» кредиты, то есть кредитовал их напрямую, используя коммерческие банки лишь как технических агентов. Виктор Геращенко был убежден, что следует кредитовать сельское хозяйство, поэтому выдавал деньги Россельхозбанку, а тот финансировал аграрно-промышленный комплекс, выделяя ему беспроцентные и безвозвратные кредиты на закупку горюче-смазочных материалов и другие нужды.

– Директора предприятий в то время называли, сколько нужно заплатить чиновникам Центробанка, чтобы получить «централизованный» кредит. Это соответствовало истине?

– Расценок не знаю, но готов согласиться, что так и было. Когда я работал в Центральном банке, тоже ходили подобные слухи. Я бы сказал, что тогда они были сильно преувеличены хотя бы потому, что в это время Центробанк уже таких кредитов не выдавал.

– Отношения Центрального банка и Минфина очень важны при выработке макроэкономической политики. Как они складывались в 1990-е годы?

– К середине 1993 года большинство реформаторов «первой волны», пришедших в правительство в конце 1991 года вместе с Егором Гайдаром, по разным причинам покинуло свои посты. В правительство были привлечены руководители, которые не отличались желанием продолжать начатые экономические преобразования (Олег Сосковец, Олег Лобов, Александр Заверюха и другие), и своими действиями в начале 1993 года они поставили под сомнение продолжение экономических реформ. А Верховный Совет РСФСР находился в открытой конфронтации с президентом и правительством, регулярно принимал законы, толкавшие страну в пропасть гиперинфляции (дефицитный бюджет, законы об индексации пенсий и зарплат обязывали Центральный банк предоставлять «централизованные» кредиты и безмерные кредиты правительству).

В этой ситуации ответственность за финансовую политику[1] ложилась на Минфин, который пытался не дать ситуации выйти из-под контроля и инициировал действия правительства, направленные на нормализацию государственных финансов. Министр финансов Борис Федоров собрал в Минфине специалистов, которые отвечали за формулирование и проведение в жизнь финансовой политики (Сергей Дубинин, Андрей Казьмин, Олег Вьюгин, Андрей Вавилов – в этой команде посчастливилось работать и мне).

После отставки Бориса Федорова в январе 1994 года Минфин продолжал играть эту же роль под руководством Сергея Дубинина. К сожалению, с конца 1994 года, после того как и Дубинин был отправлен в отставку, Минфин стал постепенно отказываться от роли ведомства, отвечавшего за финансовую политику государства, сконцентрировал свои усилия исключительно на планировании и исполнении бюджета. В результате к 1998 году Минфин, превратившись в «министерство казны», постепенно утратил способность не только к формулированию, но даже к обсуждению проблем макроэкономической политики. А иного ведомства в правительстве, готового взять на себя эти функции, не нашлось. Возможно, это стало одной из причин того, что летом 1998 года правительство было не способно адекватно оценивать ситуацию и реагировать на нее.

– Что изменилось после принятия в апреле 1995 года новой редакции Закона «О Центральном банке РФ (Банке России)»[2]?

– Это стало знаковым событием. До того в Конституции была лишь запись о независимости Центрального банка. А в новой редакции Закона она была оформлена. Также были достаточно подробно прописаны механизмы принятия решений, назначений, основные инструменты и методы проведения банком денежно-кредитной политики, регламентирована организация наличного денежного обращения, раскрыты вопросы банковского регулирования и надзора. Были определены взаимоотношения банка с органами государственной власти, с кредитными организациями. У Центрального банка появилась обязанность регулярно отчитываться перед Госдумой об основных направлениях денежной политики.

Законы «О Центральном банке» и «О банках и банковской деятельности» заложили хорошую основу для цивилизованной работы Банка России, для банковского регулирования. К тому времени в Центральном банке уже были налажены система регистрации, сбор балансов, отчетности. Начали формироваться зачатки банковского надзора, но еще не было надзорных требований, работы по санации банков, отзыву лицензий. И не потому, что не хотели. Банковский надзор – это не учебник, который достаточно прочитать и внедрить у себя в стране, он основан на опыте специалистов, которых у нас не было. В СССР не существовало коммерческих банков, поэтому никто не понимал, как вести надзор, тем более по всем направлениям.

– Вернемся к делам и заботам Минфина. Расходы бюджета расписаны по получателям. Проблема в том, чтобы иметь для этого средства…

– И тут самой большой бедой была неспособность государства обеспечить налоговые поступления, достаточные для финансирования всех расходных обязательств. Поэтому исполнение бюджета хронически зависело от источников финансирования его дефицита – средств от приватизации государственного имущества, продажи государственных краткосрочных облигаций (ГКО), кредитов ЦБ правительству.

Собираемость налогов в любой стране является показателем политической воли правительства. Россия не смогла справиться с младенческой болезнью, первые симптомы которой проявились еще на заре реформ, в 1992 году, – страна не научилась платить и собирать налоги. Можно вести длительные дискуссии о тяжести налогового бремени в России, о невозможности для производителя платить все установленные налоги, но это делу не помогает. Кризис 1998 года наглядно продемонстрировал, что не может нормально существовать государство, которое не в состоянии собирать налоги, чтобы профинансировать расходы на свое существование. Налоги возникли вместе с государством, и исчезнуть они могут только вместе с ним. Есть страны без армии, без собственной национальной валюты, без своих радио и телевидения, но стран без налогов не существует.

В России налоговые ставки могли обеспечить более существенные поступления в бюджет, но своими решениями руководство страны сделало недостижимыми даже те скромные цели по повышению налоговых поступлений, которые ставились в бюджете.

– Назовите эти решения?

– Пожалуйста. Первое – массированное освобождение предприятий и организаций спортсменов, ветеранов, церкви от уплаты таможенных платежей при импорте товаров. Второе – снижение акцизов на легковые автомобили для каждого отдельного завода под давлением их директоров. Третье – принятие постановления об особенностях исчисления затрат в газовой промышленности, в результате чего бюджет недосчитался примерно 500 млрд рублей. Четвертое – поощрение внебюджетных отраслевых фондов, которые формировались за счет уменьшения прибыли. Контроль за сбором и расходованием этих средств наладить не удалось, выполнение положения Указа Президента РФ № 1004[3] об ограничении размеров таких фондов и их консолидации в бюджете было заблокировано. Пятое – предоставление «влиятельным» директорам по решению президента и правительства налоговых отсрочек и налоговых кредитов на сотни миллиардов рублей.

Фактически государство не выполняло ключевую функцию – фискальную, то есть не обеспечивало устойчивое финансирование своего функционирования. Налоговые органы продолжали использовать процедуры, действовавшие еще в советский период, координация деятельности налоговых инспекций, налоговой полиции и Минфина оставалась крайне слабой.

Конечно, можно решать проблемы государства за счет печатного станка – печатать столько новых рублей, сколько предусмотрено в очередном плане или законе. Правда, за этим следуют рост цен и падение курса рубля. Эмиссионное решение российских проблем было совершенно бесперспективным. Единственный путь, который мог оздоровить экономику, – жить по средствам, тратить только то, что удается собрать. Но для правительства до 1994 года привычным было финансирование расходов бюджета за счет увеличения заимствований у Центробанка. Однако в 1994 году кредит доверия правительству был исчерпан. Когда квартальный кредит ЦБ на финансирование дефицита бюджета был использован за 40 дней, на рынке образовался относительный избыток рублевой массы. Как следствие, ускорилось обесценение рубля по отношению к доллару, резко сократился спрос на шестимесячные государственные обязательства и вырос спрос на трехмесячные.

– Это была прелюдия «черного вторника»?

– При проведении Центральным банком активной политики на валютном рынке первостепенное значение имеют своевременность и полнота получения информации лицами, принимающими решения относительно курсовой и денежной политики. Печальным фактом того времени явилось то, что результаты эмиссионной политики Центрального банка были неизвестны его сотрудникам, отвечавшим за проведение курсовой политики. Это в полной мере касалось и событий июля – августа 1994 года. Столь мощное давление на рубль, которое проявилось в сентябре 1994 года, оказалось для них абсолютно неожиданным, и, видимо, по этой причине не все решения, принимавшиеся тогда, полностью соответствовали ситуации.

До «черного вторника» в России de facto существовал режим плавающего курса рубля. Но в России всегда был силен фактор сезонности, причем по многим направлениям: например, спрос на иностранную валюту повышается в январе и августе–сентябре, а ее предложение растет в апреле–мае и декабре. Поэтому ничего удивительного в появившемся в конце августа спросе на валюту отмечено не было, и ЦБ начал продавать доллары, одновременно сдерживая движение курса. Однако незнание реального положения дел привело к тому, что потери валютных резервов росли каждый день (они снизились с 6,5 млрд долларов на 1 июля до 3,8 млрд долларов к 10 октября), а давление на рубль не прекращалось, несмотря на его быструю девальвацию.

После эмиссионной накачки экономики во второй половине лета и под воздействием опять-таки сезонного спроса на иностранную валюту снижение курса рубля начало постепенно набирать скорость. Если в августе рубль упал на 6,6%, за первые две декады сентября – еще на 6,3, то за третью декаду месяца – на 12,8, а за первую неделю октября – на 16,8%. В отдельные дни курс рубля снижался на 5–6%. Но это не могло успокоить участников рынка, в азарте продолжавших «давить» на рубль. И он рухнул!

В этой ситуации 11 октября ЦБ предоставил свободу рынку в поиске равновесного курса и прекратил долларовые интервенции. Курс доллара подскочил настолько, что в тот же день стало понятно: его обратное движение неизбежно. Остановить падение курса рубля на торгах могло только вмешательство ЦБ, что он и сделал. На следующий день курс рубля пошел вверх, но головы руководителей Минфина (Сергея Дубинина) и Центрального банка (Виктора Геращенко) полетели.

– Был ли извлечен урок из «черного вторника»?

– Правительство поняло, что он не случаен, откровенно слабая денежная политика с активным кредитованием бюджета за счет ЦБ способна привести страну на грань катастрофы. Поэтому Минфин предложил с 1995 года отказаться от кредитов Центрального банка – это было важнейшее решение для всей последующей макроэкономической истории России, позволившее стабилизировать ситуацию на валютном рынке.

Впервые начали формировать бюджет (на 1995 год), в котором из источников финансирования исключили кредиты Центрального банка. Правительство убеждало оппонентов в Госдуме в том, что это возможно, и следует ожидать снижения инфляции, следовательно, нужно закладывать в бюджет чрезвычайно консервативные прогнозы по его доходам. Минфин согласовывал расходы различных ведомств, что позволило сократить излишние расходные статьи. Общими усилиями правительства и Думы такой бюджет удалось составить. Принимался он поэтапно: отдельно на I квартал, а затем на весь год. Раньше не успели. Уже со II квартала 1995 года Центральный банк перестал кредитовать правительство, и инфляция стала резко снижаться: в 1994 году по месяцам она менялась от 13 до 20%, в январе 1995 года составляла 20% (в месяц!), а к декабрю 1995 года упала ниже 10% и далее продолжала снижаться.

За первые годы независимой России бюджет 1995 года оставался единственным выполненным по уровню доходов и расходов в соответствии с Законом «О федеральном бюджете». Более того, в конце года удалось принять поправки к этому закону, в котором распределялись дополнительно полученные доходы.

– Как отреагировала экономика на отказ от использования денежной эмиссии для финансирования дефицита бюджета?

– Деньги постепенно стали восстанавливать свою ценность, их количество в экономике росло быстрее, чем цены. Опыт 1995 года, когда главным каналом роста денежного предложения были покупки иностранной валюты Центральным банком, позволял надеяться на то, что и в последующие годы денежная политика будет строиться в расчете на дедолларизацию экономики. Создание системы рефинансирования банков, поддержание положительного уровня процентных ставок, отказ от эмиссионного финансирования бюджета должны были привести к обмену предприятиями и населением своих валютных сбережений на рубли. Тем более что ставки по рублевым вкладам были выше. Первый квартал 1996 года подтвердил обоснованность наших надежд.

Однако вмешались приближавшиеся президентские выборы. Ожидание возможных перемен в политической и экономической жизни резко активизировало спрос на валюту. Если в августе 1995 года – марте 1996 года Центробанку удавалось удерживать валютные резервы практически на одном уровне, на внутреннем валютном рынке он продавал не более 200 млн долларов, то в апреле – уже около 1800 млн, а за первые 20 дней мая – еще 870 млн долларов.

По устойчивости бюджетной системы были нанесены серьезные удары. С одной стороны, требовательность в уплате налогов упала до беспрецедентно низкого уровня, поскольку перед выборами правительство ни с кем не хотело ссориться, а с другой – Минфин демонстрировал чудеса изворотливости, изыскивая источники финансирования бюджета. В ход пошли чрезвычайные внешние заимствования у Германии и Франции. На МВФ было оказано сильнейшее давление, чтобы добиться выделения ежемесячных траншей кредита, несмотря на провал сбора налогов – одного из важнейших условий, выдвигаемых Фондом.

Однако всего этого не хватало для финансирования расходов бюджета. Правительство давило на Центральный банк, пытаясь получить дополнительные средства. И небезрезультатно: ЦБ согласился на выплату компенсаций вкладчикам Сбербанка, выделив ему ресурсы, покупал запасы драгоценных металлов у Минфина, предоставлял страховые депозиты росзагранбанкам, которые приобретали государственные ценные бумаги. Если в 1995 году на каждый рубль собранных доходов правительство брало в долг около 52 копеек, то в 1996 году – более 108 копеек (в 1997 году – более 72 копеек).

На экономику обрушился огромный поток «бесплатных» денег. Он не только удовлетворил спрос на них без какой-либо платы (не надо было продавать активы или платить проценты), но и создал избыток денег. Подогреваемый опасениями за исход выборов, он выплеснулся на рынок. Валютные интервенции ЦБ во II квартале 1996 года достигли 3 млрд долларов. Население за первые две недели июня, предшествовавшие первому туру голосования, изъяло из банков и перевело в наличные более 10 трлн рублей, а в последний перед голосованием рабочий день, 14 июня, – 1 трлн рублей.

Реальная опасность дестабилизации макроэкономической ситуации в стране и потери контроля над денежной сферой заставила Центробанк заявить о невозможности дальнейшего накачивания экономики рублями. Но в ответ на предупреждение об опасности дестабилизации денежной сферы с подачи Минфина 22 мая 1996 года появился Указ Президента РФ № 753[4], который рекомендовал ЦБ перечислить 5 трлн рублей в федеральный бюджет. Противоречие этого документа Закону «О Центральном банке» было настолько очевидным, что ЦБ отказался выполнять эту рекомендацию. Противостояние закончилось тем, что в течение одного дня, 6 июня 1996 года, сразу в трех чтениях был принят Госдумой и подписан президентом федеральный закон, который обязал ЦБ перечислить в бюджет эту сумму. Неисполнение закона было чревато отставкой председателя Центробанка.

– Но Центральный банк накануне выборов и сам предложил механизм дополнительного впрыскивания средств на рынок ГКО за счет валютных резервов банка. Эта история была описана в документах МВФ: ЦБ размещал депозиты в своих же «дочках» – в росзагранбанках, которые давали кредиты офшорным компаниям, а те покупали российские ГКО.

– Рынок ГКО тогда уже был серьезным источником финансирования для бюджета. Юридически придраться к этой схеме было невозможно, потому что сам Центральный банк не покупал ГКО. Ее применение не запрещалось и договоренностями с МВФ. Мы в ЦБ прекрасно понимали, что это – кредитование правительства за счет резервов банка. Однако верх взяла политическая целесообразность, ведь речь шла об опасности смены политического режима. Кстати, ЦБ выдал не очень много денег, но все же выдал – в этом была его гибкость в особо острые моменты.

– Что Вы скажете о таких источниках финансирования дефицита бюджета, как реализация государственных запасов и приватизация государственного имущества?

– К сожалению, они конечны. В 1994–1996 годах Россия в полной мере использовала возможности реализации запасов – главным образом драгоценных металлов. Более того, в условиях высокой инфляции правительство создало своеобразную систему их увеличения (централизованный экспорт): приобретало внутри страны энергоресурсы и драгоценные металлы и, экспортируя их, выручало немалые средства. Чего не скажешь о приватизации (в силу выбранной модели ее проведения). Пожалуй, самыми существенными финансовыми достижениями в этой сфере стали аукционы 1995 года, когда продавались контрольные пакеты акций наиболее интересных для инвесторов предприятий. Они принесли бюджету около 800 млн долларов. Продажа 25% «Связьинвеста» в 1997 году дала еще 1875 млн долларов. Для сравнения: приватизация в Мексике в 1990–1992 годах обеспечила бюджету около 20 млрд долларов, в Бразилии в 1996–1997 годах – около 26 млрд, а приватизация в 1998 году телекоммуникационной компании Telebra – 19 млрд долларов.

– К сожалению, заказные аукционы с подставными фирмами и заниженными ценами были реалиями того времени. Такая выручка за пакет акций «Связьинвеста» стала возможна потому, что Минфин и лично Чубайс попытались эту практику сломать. Это стоило ему должности. Так или иначе, отсутствие иных источников привело к тому, что для финансирования дефицита бюджета правительство стало использовать заемные средства…

– Да, мы перешли к политике, которую проводят все страны мира: нет денег – выходят на рынок и занимают. При отсутствии существенных внешних источников главными в финансировании дефицита бюджета стали масштабные заимствования на внутреннем рынке. Впрочем, основными инвесторами на нем все же выступили нерезиденты. В результате сохранялись высокие процентные ставки в экономике, как следствие, быстро росла доля процентных расходов во всех расходах бюджета: 1995 год – 19,3%, 1996 год – 25,4, 1997 год – 23,8, первое полугодие 1998 года – более 30%.

Россия потеряла устойчивость бюджета. Государство не могло сводить концы с концами без постоянного привлечения заемных денег, а бремя обслуживания долгов оказалось непосильным: платежи по процентам достигли половины собираемых доходов. Государство попало в долговой кризис. Именно ослабление бюджета, долговой кризис и неспособность государства расплатиться по своим долгам стали основными причинами дефолта 17 августа 1998 года.

– Можно ли назвать развилку в выборе финансовой стратегии, на которой страна свернула «не туда»?

– По-моему, это было сделано в 1995 году. После падения курса рубля в результате «черного вторника» и еще одной небольшой девальвации в январе в страну пошел интенсивный поток валюты. Центральный банк с удовольствием ее покупал, росли резервы, что давало ощущение финансовой прочности. В тот момент Центробанк и правительство (идея принадлежала, конечно, не ЦБ) допустили серьезную стратегическую ошибку, решив, что отныне курс рубля станет целью экономической политики. Не только инструментом, но и целью.

Главной целью Центрального банка в любой стране должна быть низкая инфляция, всё остальное – потом. Конечно, в работе ЦБ всегда присутствует несколько ориентиров. Однако в одном уравнении нельзя иметь несколько независимых переменных. Если даже две переменные, то одна из них – зависимая. У ЦБ это – курс и инфляция. Если банк направляет усилия на снижение инфляции, то курс становится результатом. И наоборот. Одно он должен отпустить, другое – удерживать.

Центральный банк для себя выбор сделал, введя в середине 1995 года валютный коридор. В правительстве сторонником его введения был Анатолий Чубайс. Не знаю, кто ему подал эту идею, но сторонником и основной движущей силой введения коридора был именно он. Тем самым была заложена большая мина, которая до сих пор угрожает экономике. Ведь и ныне валютный курс является главным ориентиром не только для Центрального банка, но и для политической власти, и даже для населения. Заметьте: не только для держателей валютных депозитов или валютных «заначек», но для большинства граждан. А для ЦБ стабильность курса рубля стала главной целью денежной политики[5]. Она мешает бороться с инфляцией.

– Значит, валютный коридор был ошибкой. Но ведь именно после его введения в 1995 году инфляция пошла вниз.

– Исторический минимум инфляции в России был с 1 июля 1997 года по 1 июля 1998 года, когда инфляция колебалась от 7,2 до 6,9%. Но не коридор был тому причиной, а отказ от финансирования дефицита бюджета за счет кредитов Центрального банка. Что привело к взвешенной экономической, в том числе денежной, политике. А курс рубля – результат такой политики. Можно признать, что введение валютного коридора в 1995 году имело сильный положительный эффект, правда, чисто психологический: все поверили в обещанную стабильность. Практика совместных заявлений правительства и Центрального банка об ориентирах валютной политики была направлена на создание рациональных курсовых ожиданий в экономике. Валютные коридоры объявлялись сначала на квартал, затем на полгода, затем на год.

К концу октября 1997 года участники рынка стали проявлять беспокойство относительно валютной политики на 1998 год. Как обычно перед объявлением нового валютного коридора, активно стали муссироваться слухи о грядущей девальвации рубля, тем более что 1 января 1998 года должна была пройти деноминация рубля. В ЦБ в тот момент уже сложилась общая точка зрения о нецелесообразности валютного коридора, который ограничивал возможности банка в регулировании денежной сферы, и о желательности перехода к плавающему курсу.

Анатолий Чубайс, который в ноябре 1997 года стал первым вице-премьером и одновременно министром финансов, категорически настаивал на продлении валютного коридора на 1998 год, аргументируя тем, что все настолько привыкли к обязательствам правительства и ЦБ относительно будущего движения курса рубля, что отказ от валютного коридора в разгар кризиса может спровоцировать панические настроения и резкое падение курса рубля. Через Ельцина и Черномырдина он добился своего. Было решено объявить о трехлетнем валютном коридоре, что позволяло резко удлинить период прогнозирования для экономики и перешагнуть границу 2000 года – момент следующих президентских выборов. Как тогда казалось, существенным шагом к плавающему курсу рубля было упоминание в тексте документа возможности движения курса рубля в обе стороны.

Чубайс добился сохранения валютного коридора и в известном заявлении от 17 августа 1998 года, что также стало ошибкой. Через две недели коридор пришлось отменять, так как для удержания курса рубля в заявленных границах уже не было резервов.

Надо отметить, что до конца 1997 года Центральный банк не прилагал особых усилий для удержания курса рубля в коридоре: проводимая денежная политика позволяла рублю самому держаться на требуемом уровне. Конечно, ЦБ, соблюдая принятые правила, ежедневно устанавливал официальный курс рубля, но не тратил для этого валютные резервы, а, напротив, потихоньку их наращивал. Единственное, что от него требовалось на практике, – сглаживать сезонные колебания. Поэтому весной ЦБ покупал валюту, а в сентябре и в январе продавал. Но так «держать» курс можно было и без объявления валютного коридора.

Кстати, ежедневную фиксацию курса Центробанком можно считать нашей национальной особенностью. К примеру, в США нормально живут без официального курса доллара к евро или фунту стерлингов. Кому нужно узнать курс, тот заглянет в Bloomberg. А у нас какая-то психологическая потребность: каждому вынь да положи на стол именно официальный курс.

– Был ли ошибкой допуск иностранных инвесторов на рынок ГКО? Если ГКО могли бы приобретать только резиденты, пирамида не рухнула бы?

– Рынок ГКО возник в мае 1993 года с малых оборотов, постепенно раскручивался и к середине 1995 года стал достаточно емким и привлекательным, причем не только для российских инвесторов. Финансовые инвесторы предпочитают вкладывать деньги туда, где есть объемы и ликвидность, то есть в любой момент бумаги можно обратить в деньги. Рынок ГКО оказался именно таким.

Это быстро поняли иностранцы. Во второй половине 1995 года туда пошли деньги нерезидентов, правда, под «российским прикрытием». Они размещали деньги на депозитах в российских «дочках» иностранных банков, которые имели статус российских юридических лиц. Эти «дочки» от своего имени вкладывали деньги в рынок ГКО, а полученную прибыль, «отрезав» сверхдоходность, отправляли назад инвесторам. В итоге уже к концу 1995 года общий объем таких теневых иностранных инвестиций в российский рынок ГКО оценивался примерно в 10 млрд долларов. Это была уже значимая величина. Причем к этой схеме нельзя было предъявить претензии, ибо депозиты размещались на 6 месяцев без нарушений Закона «О валютном регулировании и валютном контроле».

На рубеже 1995–1996 годов Центральный банк оказался перед выбором: есть-де-факто ситуация, при которой иностранцы вкладывают деньги в рынок ГКО, и есть юридический запрет на эти операции. Можно, конечно, попытаться добиться превращения юридического запрета в фактический. Но как? Если же снять юридический запрет, то придется признать нормой большие прибыли иностранцев. Доходность ГКО была 40–50% в рублях, или 30–40% в валюте (с учетом 10%-й девальвации в течение года). Причем эти прибыли почти полностью вывозились из России. Был и третий вариант: сделать вид, что ничего не происходит, и все оставить без изменения.

Понимая, что ситуация плохая, мы в Центральном банке придумали, как совместить юридическое и фактическое положение дел. Предложили нерезидентам перевложить их деньги по специальной схеме, по которой часть сверхдоходов «отрезалась» в пользу ЦБ. А банкам-посредникам сказали: если вы не трансформируете такие инвестиции в предлагаемом порядке, будем через банковский надзор ограничивать вас по некоторым операциям. Конечно, это незаконно, мало оснований для таких ограничений. Но иначе мы будем просто останавливать операции и не дадим вам работать в России. То есть или вы идете на сотрудничество, или делаете вид, что не занимаетесь играми в ГКО на деньги нерезидентов. И тогда бороться с вами мы будем уже по принципу «против лома нет приема». Банки согласились. Схема была реализована.

Иными словами, тот, кто утверждает, что Центробанк совершил ошибку, разрешив иностранцам войти на рынок ГКО, не учитывает фактов: иностранцы вошли на рынок ГКО самостоятельно, без разрешения, а ЦБ лишь легализовал их присутствие.

Кстати, вспомните: по аналогичной схеме иностранцы действовали и на рынке акций «Газпрома». Его акции были разделены на «внешние» (торговались на западных рынках) и «внутренние» (торговались только в России), причем «российские» были в 4 раза дешевле. Очень быстро при посредничестве российских компаний возникли схемы, позволившие иностранцам вкладывать деньги в «российские» акции – с перспективой получить огромную прибыль, когда отменят такое деление.

Для ЦБ ситуация с проникновением иностранцев на рынок ГКО стала первым серьезным уроком глобализации: мировые финансовые рынки стали настолько разнообразными, гибкими и подвижными, что потоки капитала могут обойти любые ограничения. Возникает дилемма: что лучше – тратить силы, время и ресурсы, пытаясь изобрести более жесткую и изощренную систему валютного регулирования и ограничить движение финансового капитала, или пойти на либерализацию валютного режима? Этот вопрос вставал и позже – в 1997 и 1998 годах, когда малые страны – типа Малайзии и Сингапура – закрыли движение капиталов. В начале нынешнего кризиса тоже было много сторонников введения ограничений на движение капиталов. По-моему, этот путь бесперспективен.

– Что происходило накануне дефолта 1998 года?

– Менее чем за год до дефолта финансовая ситуация в России нормализовалась. Центральный банк четко сформулировал, что нашей стратегией является снижение инфляции, денежная политика будет ограничительной, без латания бюджетов за счет кредитов ЦБ. Минфин начал возвращать средства, полученные весной 1996 года через росзагранбанки. И эти схемы не возобновлялись.

К 1997 году инфляция резко пошла вниз, преодолев отметку в 10% годовых, в реальном секторе начался рост. Это был апофеоз политики первой волны макроэкономической стабилизации, которую Россия начала в 1992 году. Правда, для этого нам потребовалось 5 лет, а Польша добилась аналогичных результатов за 6 месяцев. Но, как говорится, не будем о грустном, порадуемся достигнутому. За такие заслуги на годовом собрании МВФ и Мирового банка в Гонконге Анатолию Чубайсу вручили приз как лучшему министру финансов (по списку развивающихся стран).

Однако в это же время, в июне 1997 года, появились первые признаки неблагополучия в мировой финансовой системе: сначала Чехия, потом Таиланд девальвировали свои валюты. Мы попросили МВФ предоставить нам описание этих случаев с рекомендациями и выводами. В полученной справке говорилось, что ситуации в Чехии и Таиланде были однотипными: большой дефицит счета текущих операций платежного баланса финансировался за счет притока иностранного капитала. В какой-то момент инвесторы сочли, что внутренняя экономическая политика этих стран неустойчива (это соответствовало истине), и прекратили давать деньги. Мы решили, что к нам это не относится, ведь у нас в тот момент все было хорошо. Потом стало ясно, что в справке содержалось точное описание недалекого будущего российской экономики, того, что произошло осенью 1998 года. То есть у них раньше, а у нас позже случился кризис, когда не удается привлечь новые кредиты на рефинансирование старых долгов и нужно по графику погашать ранее взятые.

Правда, девальвация в Чехии и Таиланде – в странах, мягко говоря, не очень больших, чья роль в мировой торговле не велика – происходила не слишком заметно. Ну, девальвировали и девальвировали. Лето 1997 года прошло спокойно. Но в конце октября резко дестабилизировалась ситуация в Корее, Индонезии и на Филиппинах, которые играли существенную роль на рынках капиталов и в международной торговле. Фондовые рынки тут же обвалились. Это стало началом азиатского кризиса, который привел к разрушению корейских чеболей, к приватизации индонезийских банков и т. п. Сильно трясло всю Юго-Восточную Азию.

А международные инвесторы, которые глядели на мир «укрупненными мазками», отнесли Россию к группе «рухнувших» экономик Юго-Восточной Азии и на всякий случай стали продавать российские активы. На ровном месте мы столкнулись с первой волной совершенно, казалось бы, чужого для нас кризиса. Немедленно упали цены на ГКО и акции российских компаний. Инвесторы продавали их все активнее и скупали доллары – российские валютные резервы. К сожалению, в этой ситуации Центральный банк не выдержал политического давления, о котором я уже говорил, и принял ошибочное решение о сохранении валютного коридора в 1998 году. В итоге и страна, и Центробанк попали в капкан. С одной стороны, у нас были обязательства по валютному коридору – мы обещали удерживать курс рубля в определенных пределах. С другой – были достаточно высокие процентные ставки на рынке ГКО, по которым у ЦБ не было никаких обязательств, однако было понятно, что с ростом ставок растет и долговая нагрузка на бюджет, так как нужно платить больше процентов.

К концу декабря 1997 года кризис в Юго-Восточной Азии продолжал бурно развиваться. А в России не было заметно внешних кризисных явлений, после резкого падения финансовых рынков все как-то успокоилось. С конца декабря 1997 года по февраль 1998 года наша страна стала «островком стабильности», возвращались инвесторы, пошла валюта. Забрезжила надежда устоять.

Однако мы в Центральном банке видели, что ситуация с бюджетом становится критической из-за серьезного недобора налогов, и постоянно педалировали эту тему в правительстве. А в «Основных направлениях денежной политики на 1998 год» прямо записали, что неустойчивое положение федерального бюджета – прямой путь к макроэкономической дестабилизации. То есть, если не снизите дефицит бюджета, не будете собирать налоги, макроэкономические потрясения неминуемы.

Однако настоящей катастрофой для российского правительства и платежного баланса стало быстрое падение цен на нефть. К июню 1998 года они упали до 11–12 долларов за баррель (в начале 1999 года достигли дна – менее 9 долларов). Экспортная выручка сокращалась, нефтяные компании перестали получать прибыль. Валюты приходило в страну все меньше, а внутри страны сокращался сбор налогов.

На этом фоне 23 марта 1998 года в отставку было отправлено правительство Виктора Черномырдина, что, по моему убеждению, сильно дестабилизировало политическую ситуацию, подорвало доверие иностранных инвесторов. Ранее они придерживались схемы: до 2000 года Россией правит президент Ельцин, затем его сменяет Черномырдин – следовательно, политический курс остается прежним. Таким образом, Россия была для них страной с предсказуемым политическим будущим. К этому времени резко снизилось влияние Геннадия Зюганова, протестный электорат стал менее заметным. А тут – отставка премьера. Да еще и Сергея Кириенко не удалось назначить премьером с первого захода. Его никто не знал, были неизвестны его взгляды.

Неудивительно, что уже в мае 1998 года иностранные инвесторы начали интенсивно выводить свои деньги из страны.

– Значит, бегство капитала из России не было связано с азиатским кризисом?

– Бегство из-за азиатского кризиса было раньше, в октябре – начале декабря 1997 года. К концу декабря оно закончилось. Как я уже говорил, конец декабря 1997 года – начало 1998 года для России было достаточно благоприятным. А кризис 1998 года породили три фактора: падение цен на нефть, продолжавшееся ослабление бюджета и политическая нестабильность, связанная с желанием Ельцина «поменять лошадей на переправе». Но первый элемент в этом перечне – самый главный.

– Какую роль во время кризиса сыграл Международный валютный фонд?

– До отставки правительства Черномырдина у нас с МВФ были нормальные, спокойные отношения. Фонд советовал, что надо бы сделать. Мы это обсуждали. Если что-то не выполняли – передоговаривались. В конце 1997 года запустили программу Кудрина – Фишера, это была первая попытка наведения порядка в бюджете, пересмотра и нормализации бюджетных расходов…

Проблемы во взаимоотношениях с МВФ начались в мае 1998 года. Во-первых, у нас долгое время не было правительства, во-вторых, когда оно сформировалось, выяснилось, что в нем говорить с МВФ было некому. И Сергею Кириенко, который попал в премьеры с должности замминистра энергетики, и Виктору Христенко, ставшему вице-премьером по макроэкономике, пришлось много времени потратить на свое обучение. Все смешалось в кучу.

Наш чувствительный российский бизнес понял, что пришло слабое правительство, и совсем плохо платил налоги – это в довесок к падению экспортных нефтяных доходов. К тому же в мае 1998 года АвтоВАЗ полностью затоварился, хотя все время пользовался поддержкой президента и премьера. Издержки росли, качество автомобилей оставалось прежним. Цены на «Жигули» сравнялись с дешевыми иномарками, а спрос падал. АвтоВАЗ в 4 раза сократил продолжительность рабочей недели, на четверть упал объем производства. Последствия легко просчитывались: машиностроение – это треть промышленности, гражданское автомобилестроение – треть машиностроения. В итоге за май – июнь 1998 года промышленное производство сократилось на 10–12%, а в годовом выражении цифры получались совершенно катастрофические.

Отношения между Минфином и ЦБ обострялись, потому что министерство в июне не смогло привлечь достаточно денег на аукционе по ГКО, чтобы расплатиться с банком за предоставленный ему «технический» кредит. Здесь требуется пояснение. Аукционы по ГКО были так устроены, что сначала Минфин должен погасить выпуск предыдущих облигаций, то есть заплатить за них, а уже потом размещались новые. На «предварительное погашение» Центробанк всегда давал Минфину внутридневной «технический» кредит (на несколько минут) – сам расплачивался за предыдущие ГКО от имени министерства, выступая его агентом. Так происходило довольно длительное время. Каждую неделю Минфин должен был в среду платить примерно 6 млрд рублей, или примерно 1 млрд долларов по тогдашнему курсу. ЦБ платил за него, а Минфин, разместив новые ГКО, тут же возвращал эту сумму. А в июне Минфин перестал расплачиваться с ЦБ, то есть брал кредиты у него явочным порядком и категорически отказывался вступать в переговоры по этому поводу или хотя бы выдавать обязательства о погашении. Дело закончилось тем, что Центральный банк, пользуясь банковским правом, стал просто списывать деньги со счета Минфина сразу при их поступлении, ссылаясь на то, что по Закону «О Центральном банке» он не может кредитовать правительство…

– Складывается впечатление, что это была сугубо бюрократическая междуведомственная борьба с единственной целью: не оказаться крайним, когда придется отвечать за кризис.

– Не согласен. В правительстве в это время еще не верили в реальность кризиса, хотя мы в Центральном банке с середины мая начали обсуждать возможные чрезвычайные ситуации. Кстати, нерасплата Минфина по ГКО была одной из таких, и она реализовалась в середине июня. В сложившихся условиях мы понимали, что должны жестко опираться на какие-то принципы в своих действиях, а для нас такими принципами были нормы Закона «О Центральном банке», допускать нарушения которых мы не считали возможным[6]. Тем временем ситуация на рынке ГКО обострялась с каждой неделей: уровень доходности постепенно достиг 50% годовых, заимствования при таком уровне процентных платежей делали бюджет 1999 года абсолютно невыполнимым, поскольку доля процентных платежей могла превысить 40% расходов бюджета. Новые заимствования давались Минфину все труднее.

Развязка наступила 17 июня. Получив реестр участников аукциона с заявками, уровень доходности которых превышал 50%, Минфин отказался от размещения новых выпусков ценных бумаг, а всю сумму, необходимую для погашения прежних выпусков (почти 6,8 млрд рублей), «одолжил» у Центробанка. Не погасив эту задолженность, на следующей неделе «позаимствовал» таким же образом еще около 3,6 млрд рублей.

Эти рубли, полученные участниками рынка, сильно дестабилизировали ситуацию. Спрос на деньги со стороны реального сектора снижался из-за роста процентных ставок и восстановления с начала лета практики налоговых зачетов (уплаты налогов без движения денежных средств у налогоплательщика). Количество финансовых инструментов, доступных участникам рынка, не росло, а их привлекательность снижалась из-за падения цен. На все «избыточные» рубли участники рынка приобретали валюту. Тем более что в это время практически прекратилось внешнее финансирование экономики, ранее предоставленные российским предприятиям и банкам внешние кредиты не пролонгировались, кредиторы настаивали на их возврате. Из-за падения цен на российские ценные бумаги, которые выступали обеспечением под полученные кредиты, требовалось вносить новые суммы в валюте в качестве страховых платежей.

Воспроизводилась ситуация ноября 1997 года: одной рукой (через погашение вместо Минфина ГКО) ЦБ давал рынку рубли, другой обменивал их на иностранную валюту. Болезненные уроки того времени были слишком свежи в нашей памяти. Кроме того, мы считали, что неурегулированная задолженность Минфина по результатам аукциона есть не что иное, как кредит ему со стороны Центрального банка. Министерство обещало заплатить, как только будут деньги. Но все возможности получения денег взаймы были исчерпаны, в долг даже под залог акций, под результаты будущих аукционов по продаже государственной собственности никто не давал. Так, на аукционах 23 и 30 июля, 5 и 12 августа 1998 года Минфину не удалось занять ни рубля. Все деньги на погашение госдолга (более 22 млрд рублей за эти четыре недели) были позаимствованы у ЦБ, то есть эмитированы без обеспечения. И эти дополнительные рубли участники рынка направили на приобретение валюты. Валютные интервенции Центробанка почти сравнялись с полученным от МВФ кредитом. Бессмысленность и бесперспективность продолжения такой политики стала очевидной.

К августу 1998 года доходы Минфина упали примерно наполовину, а средства, необходимые сверх налоговых поступлений для финансирования первоочередных расходов бюджета, выросли в расчете на месяц с 6 млрд рублей в конце июля до 12 млрд к концу первой недели августа и до 16 млрд – к середине месяца. Страна вплотную подошла к краху бюджета и, как следствие, к смене макроэкономической политики.

В начале августа 1998 года Минфин заявил, что у него нет 100 млн долларов для очередного платежа по внешнему долгу. В общем, помогайте! И Центральный банк выдал кредит Внешэкономбанку, который был агентом по внешним долгам России, для расплаты с иностранными кредиторами. В этот момент мы в ЦБ поняли, что альтернативы дефолту, то есть отказу государства платить по своим обязательствам, уже не осталось.

– Когда было принято решение объявить о девальвации рубля?

– Окончательный диагноз был поставлен вечером 14 августа на совещании у премьера Сергея Кириенко. В тот день по всей стране явно проявились результаты массированной кампании в средствах массовой информации о неизбежности девальвации рубля. Президент сделал заявление о том, что девальвации не будет. У нас люди, слыша подобные заверения, обычно делают противоположные выводы. Народ рванул в пункты обмена валюты. В них курс рубля к доллару по всей стране упал на 10%: при официальном курсе 6,3 рубля доллар продавали не дешевле 7 рублей. Население перестало верить рублю. Если противостоять напору финансового рынка ЦБ был еще в состоянии, то противостоять населению не может ни один центральный банк в мире, поскольку в игру вступает гораздо более сильный игрок. Фактическая девальвация рубля состоялась.

В Центральном банке существовало внутреннее стратегическое решение: не допускать снижения свободных валютных резервов банка до уровня менее 10 млрд долларов. 14 августа они составили 12 млрд долларов. Руководство ЦБ решило взять ответственность на себя и объявить о девальвации рубля, отказавшись от валютного коридора. Собственно говоря, об этом мы и проинформировали премьер-министра поздно вечером 14 августа.

В субботу, 15 августа, на даче у премьера собрались Сергей Кириенко, Анатолий Чубайс, Егор Гайдар, Михаил Задорнов, Олег Вьюгин, Сергей Дубинин, Александр Потемкин и я. О девальвации даже не спорили, все понимали, что она неизбежна. Относительно госдолга было два реальных варианта. Первый – его монетизация, Центробанк начинает кредитование Минфина. Чтобы расплатиться по долгу до конца 1998 года, требовалось примерно 25 млрд долларов. Второй – объявить дефолт. ЦБ не был сторонником первого варианта. Наша логика была следующей: сейчас август 1998 года, а в июне 2000 года – президентские выборы, если запустим печатный станок на полную катушку, чтобы расплатиться по долгу и дать Минфину денег на текущие расходы, то раскрутим такую гиперинфляционную спираль, что погасить ее к выборам не удастся. Значит, их результаты будут непредсказуемы. Речь опять может зайти о смене политического режима. Поэтому мы были за дефолт. Надо сказать, что противников у такого решения не было. Вариант монетизации выдвигался как альтернативный, но его тут же забаллотировали.

– Что произошло бы, если бы Центральный банк пошел на девальвацию раньше – например, в марте 1998 года?

– Это сразу бы увеличило тяжесть и государственного, и корпоративного валютного долга. К середине 1998 года внешний долг и внутренний долг примерно сравнялись по объему. После девальвации рублевый эквивалент платежей по внешнему долгу резко возрос бы, что привело бы к немедленному дефолту России по внешним долгам. Если бы 25%-я девальвация рубля была проведена весной 1998 года (с 6,2 до 8 рублей за доллар), бремя обслуживания внешнего долга России увеличилось бы на 1% ВВП, а это была десятая часть собираемых федеральным бюджетом доходов. Мне представляется, что был шанс – правда, мизерный – выйти из этих тисков где-то в конце 1997 года, если бы тогда мы отказались от валютного коридора, то пошли на постепенную, но относительно быструю девальвацию.

Надо сказать, что девальвация – последний и единственный безупречно работающий инструмент балансирования платежного баланса. Механизм ее воздействия в теории достаточно прост: рост курса иностранной валюты приводит к удорожанию импортных товаров при пересчете их цен во внутренние и к снижению затрат на производство экспортируемой продукции, исчисленных в иностранной валюте. Экспорт становится более рентабельным и может увеличиваться за счет тех товаров, экспорт которых ранее не приносил дохода. Спрос на импортные товары снижается, их импорт уменьшается и замещается отечественной продукцией. Приток валюты в страну от экспорта растет, а отток из страны для оплаты импорта снижается. Больше валюты остается в стране, растет положительное сальдо торгового баланса. Но это – теория.

– Как реально резкая девальвация рубля отразилась на экономике?

– Во-первых, значительно выросло сальдо внешнеторговых операций России благодаря резкому сокращению импорта. К моменту принятия решения о девальвации экспорт многих товаров из России был убыточным, даже экспорт нефти почти не давал прибыли. Девальвация резко повысила эффективность экспортных операций, экспортеры существенно укрепили свое финансовое положение, снизили задолженность бюджету и другим кредиторам. Так, если в первой половине 1998 года задолженность нефтяной отрасли перед бюджетом составляла трехмесячную экспортную выручку, то в декабре – месячную.

Во-вторых, за счет увеличения финансовых ресурсов, находившихся в распоряжении экспортеров, выросли денежные накопления в реальном секторе, как следствие, понизилась доля бартера в совокупных продажах предприятий.

В-третьих, сокращение импорта расширило спрос на отечественные товары, что способствовало оживлению производства в машиностроении, отчасти в черной металлургии, легкой, лесной, целлюлозно-бумажной и деревообрабатывающей промышленности.

Россия вновь, как и в 1992–1994 годах, превратилась в «дешевую» – если считать в долларах – страну. В 1997 году соотношение номинального курса рубля и паритета покупательной способности рубля составляло 2,2 раза, в марте 1999 года – примерно 4 раза. Уже в октябре 1998 года после резкого скачка в 20 рублей курс доллара «успокоился» в районе 12 рублей. И будь денежная политика в конце 1998 – начале 1999 года пожестче, вполне вероятно, что этого было бы достаточно для восстановления сбалансированности валютного рынка. Уже в декабре многие секторы промышленности, безуспешно пытавшиеся конкурировать с импортом в первой половине 1998 года, показали двузначные темпы роста. А с начала 1999 года рост стал практически повсеместным.

Особенно быстро восстанавливалась автомобильная промышленность, в первую очередь АвтоВАЗ, который воспользовался девальвацией рубля в полной мере: снизились и издержки, и долларовая цена «Жигулей» (до уровня 1992 года). Не только было нейтрализовано подорожание отечественных автомобилей за годы инфляции, но и произошло резкое сближение цен с их реальными качественными характеристиками. В дальнейшем, пользуясь защитными свойствами низкого курса рубля, российские компании смогли резко расширить свой бизнес, многие стартовали с нуля и добились ощутимых результатов за короткое время.

Следует отдать должное правительству Евгения Примакова, которое неожиданно для многих проводило весьма жесткую бюджетную политику, пытаясь жить по средствам. Конечно, занять средства ни на внутреннем, ни на внешнем рынках оно не могло. Но, с другой стороны, не давило на Центральный банк, получив от него относительно небольшую эмиссионную поддержку. Такая политика позволила быстро погасить всплеск инфляции и удержать в целом макроэкономическую стабильность в стране.

– Однако у девальвации были и минусы…

– Да. Первый – резко обострилась проблема внешней задолженности государственного и частного секторов экономики. При девальвации растет стоимость обслуживания кредитов, полученных в иностранной валюте. Конечно, сумма уплачиваемых процентов и основная сумма долга в иностранной валюте не меняются, но растет их эквивалент в рублях. То же относится и к расходам на содержание дипломатических представительств, взносы в международные организации, которые возможны исключительно в иностранной валюте. Если внешняя задолженность и такие расходы велики, девальвация делает их бремя чрезвычайно тяжелым. Это в полной мере относилось и к России, у которой платежи по обслуживанию внешнего долга составляли в начале 2000-х годов 16–20 млрд долларов в год. Федеральное правительство-де-факто объявило дефолт примерно по половине своих обязательств, многие регионы не справлялись со своими финансовыми обязательствами, номинированными в иностранной валюте. Это подорвало репутацию российских заемщиков, прежде всего российского государства.

Второй минус – потери российских банков по внешним займам и форвардным контрактам от роста курса доллара стали существенной причиной последовавшего банковского кризиса.

Третий – подорожание импорта резко сократило инвестиционные возможности реального сектора российской экономики, чьи годовые финансовые накопления (прибыль плюс амортизация) в валютном эквиваленте снизились более чем вдвое.

Обесценение рубля[7] после дефолта вышло далеко за пределы, которые диктовались относительными убытками экспортных секторов экономики, возникшими вследствие падения мировых цен в первой половине 1998 года. Относительно равновесный курс, обеспечивавший стабилизацию платежного баланса, требовал девальвации не более чем на 30–50%. Избыточное обесценение рубля определялось не только психологией участников рынка и политическим кризисом, но и структурными проблемами российской экономики, завышенным уровнем импортного потребления, неконкурентоспособностью значительной части промышленности и сельского хозяйства.

Обычно после резкой девальвации динамика изменения курса валюты отстает от динамики изменения внутренних цен, разрыв между курсом валюты и паритетом покупательной способности постепенно сокращается. В России этого не произошло, несмотря на падение паритета покупательной способности рубля почти до 28–30% валютного курса. Обесценение рубля по отношению к доллару подпитывало рост цен, а инфляция и удорожание импорта способствовали бегству от рубля, подталкивали его курс вниз. Темпы обесценения рубля практически полностью совпадали с динамикой потребительских цен. Образовалась девальвационно-инфляционная спираль, которая особенно наглядно проявилась на рубеже 1998–1999 годов. Она раскручивалась под влиянием политических событий и ошибочной денежной политики ЦБ в конце 1998 года. Если бы Центробанк предотвратил такое развертывание этой спирали, то валютный курс мог бы составить 12–15 рублей за доллар.

Наиболее печальным последствием кризиса 1998 года, с моей точки зрения, стало лишение Центрального банка функций самостоятельного и независимого института. Политической элите было удобно заменить реальный анализ причин кризиса и сделанных ошибок простым и понятным всем решением: «назначить» виновных. Виновным признали Центральный банк, против руководителей которого возбудили десятки уголовных дел по всевозможным поводам. Например, обвинили в том, что не нашлась таможенная декларация о ввозе 4 млрд долларов, полученных от МВФ в виде кредита; в том, что Центральный банк перешел на использование банковских карт при командировках сотрудников за границу для оплаты билетов и гостиниц; в том, что была подписана инструкция о формировании фонда обязательных резервов и это «привело к массированному изъятию денежных средств у банковских учреждений». Сегодня все это выглядит смешно, но в 1998–1999 годах было не до смеха. ЦБ сделали виновным, чтобы доказать чей-то злой умысел во всем произошедшем и чтобы новые руководители банка занимали более гибкую позицию при обсуждении потребностей бюджета и интересов правительственных учреждений.

– Какие уроки можно было извлечь из кризиса 1998 года?

– Наглядным уроком для России стало то, что экономика не может быть устойчивой в государстве, которое пытается компенсировать мягкость бюджетной политики (рост бюджетных расходов при слабой способности собирать, бюджетный дефицит) жесткостью денежной политики (поддержанием курса рубля в границах коридора). Макроэкономическая политика государства должна быть сбалансированной. Нельзя надеяться на то, что проблемы будут решаться сами собой.

События 1998 года свидетельствуют о том, что в нормальных условиях валютный курс является не инструментом, а результатом экономической политики (под ненормальными условиями я понимаю, например, период выхода экономики из состояния гиперинфляции). Любые попытки властей манипулировать валютным курсом рано или поздно приведут к возникновению серьезнейших диспропорций в экономике, преодолеть которые удается только ценой кризиса.

В 2005–2008 годах, когда цены на нефть пошли сильно вверх, Россия получила большой приток нефтедолларов и супердоходы бюджета. Проблемы со сбором налогов, с обеспечением жесткой бюджетной дисциплины, контроля над эффективностью бюджетной политики опять отошли на задний план. Власти получили возможность тратить столько денег, сколько считали необходимым. Серьезный анализ бюджетных предложений правительства стал немыслимым. Но воспоминания о кризисе были еще свежи, поэтому Минфину удалось создать резерв на «черный день» – Стабилизационный фонд, куда направлялись сверхдоходы от нефти. Атаки на него были постоянными начиная с 2006 года. Правительство и президент потихоньку забирали из него деньги, раздувая бюджетные расходы и тем самым ослабляя позиции перед грядущим общемировым кризисом. То есть сказать, что уроки кризиса 1998 года выучены, нельзя.

– Зависимость России от мировых цен на нефть, несмотря на наличие Стабилизационного фонда, представляет большую угрозу для ее будущего. Что надо делать?

– Российская экономика должна начать производить продукцию, которая пользовалась бы спросом на внешнем рынке. А не только сырье. Нужны решительные и действенные меры государства по модернизации производственного потенциала, по реализации стратегии промышленного развития страны. Нелепо надеяться на то, что мы сможем сделать все своими руками и за свой счет. Следует честно признать, что без массированного привлечения иностранного капитала, специалистов и менеджеров надлежащего уровня, без снижения бюрократического давления на бизнес Россия обречена оставаться сырьевым придатком развитых стран.

И кризис 1998 года, и российские рекорды падения производства в условиях нынешнего кризиса закономерны. Не может избежать кризиса государство, в котором суды не защищают интересы акционеров в споре с менеджерами компаний, а интересы кредиторов – в спорах с заемщиками, в котором занятие легальным бизнесом несет угрозу для жизни. Государство, живущее в долг, не умеющее собирать налоги и не способное пресечь разворовывание бюджетных средств. Государство, в котором правительство поддерживает на плаву заведомо неплатежеспособные предприятия, не умеющие производить конкурентоспособную продукцию. Многие рыночные институты в России присутствуют лишь символически, не выполняя должным образом своих функций. Такое государство не может быть устойчивым, оно будет постоянно подвержено кризисам.

– Сравните кризис 1998 года и нынешний кризис.

– Финансовый кризис 1998 года в России был бюджетно-долговым. Если у России и был шанс избежать его, то он мог быть связан исключительно с политической волей и решимостью властей переломить развитие кризисной ситуации с налогами и бюджетом. Возможностей использования денежной и курсовой политики для лечения бюджетного кризиса не было.

Нынешний кризис – это кризис прежде всего корпоративного внешнего долга. Иностранные инвесторы пошли в Россию потоком, когда увидели, что ситуация в стране достаточно стабильная, Центральный банк проводит предсказуемую, плавную политику укрепления рубля, а высокая инфляция сохраняет высокие номинальные банковские ставки по рублям. Если на начало 2005 года корпоративный внешний долг финансового и нефинансового секторов достиг 100 млрд долларов, то к 1 июля 2008 года – 500 млрд, то есть за 3,5 года вырос в 5 раз. В результате мощнейшего притока финансового капитала наступило благополучие с ипотечными и автомобильными кредитами.

И беда даже не в том, что много назанимали, а в том, что много заняли на короткий срок. Из 500 млрд долларов совокупного внешнего долга российских банков и компаний более 200 млрд предстояло погасить до конца 2009 года. По текущему курсу это примерно 5,5 трлн рублей, что составляло 12% ВВП, или более 1/3 общего объема кредитов, выданных банками реальному сектору экономики, и на 20% превышало совокупный капитал банковской системы. Погасить такую задолженность невозможно даже ценой полного коллапса экономики. А тут случился мировой финансовый кризис, и кредитные рынки закрылись для всех заемщиков, в том числе для российских. Случайно это совпало с падением цен на нефть.

– Россия – не первая страна, которая сталкивается с проблемой корпоративного внешнего долга. Во время кризиса 1997–1998 годов та же учесть постигла страны Юго-Восточной Азии. Как они выходили из этой ситуации?

– Ни одно государство не спасало должников – бизнес должен уметь платить за свои ошибки! Могущественные чеболи в Южной Корее обанкротились или были разделены, значительная часть их активов была продана для погашения долгов. В Индонезии банки, казавшиеся незыблемыми и тысячами нитей связанные с правящей элитой, в одночасье сменили собственников. Эти шаги укрепили экономику страны, сделали ее более энергичной и конкурентоспособной.

В этой связи то, что в России государство выделило огромные деньги владельцам бизнесов на сохранение титулов собственности, не только стало абсолютно неоправданным использованием ресурсов, но и породило искаженную психологию у многих компаний, которые решили, что платить по долгам необязательно. 2009 год показал, что российские банки платили по внешним долгам в срок и полностью, а российские компании нефинансового сектора практически не обслуживали внешние долги. Сформировался даже расхожий тезис: «по долгам платят только трусы», который активно применялся и в отношении западных кредиторов. Если Россия хочет выйти на траекторию роста в 6–8% ВВП, то без внешних заимствований не обойтись. Но пока наши компании не расплатятся по накопленным долгам, новых кредитов ждать не приходится.

– Ваш прогноз: станет ли нынешний кризис стимулом для проведения реформ?

– Никогда в мировой истории не было такого, чтобы страна начинала реформировать экономические отношения, когда в стране все хорошо. Реформы – это реакция властей на кризис. Чтобы власть пошла на реформы в любой сфере, она, во-первых, должна осознать, что действовавшая до этого модель больше не может работать, во-вторых, понять, что ее надо менять, в-третьих, выработать новую модель. Реформа состоит в том, чтобы от старой, полуразрушенной модели перейти к новой.

Власть сегодня не идет на реформы, потому что считает: «так жить можно, самое тяжелое позади, надо подождать годик – и все восстановится». Однако мне представляется, что без существенного реформирования экономической и политической системы России из этого кризиса не выбраться. Можно просто застрять в трясине и на одном уровне простоять 10–30 лет, отстав от мира навсегда.

В России не работают многие важные институты. Например, институт банкротства. Банкротство – это не ликвидация предприятия, не воровство его активов, а решение проблемы накопленного долга. Нынешний кризис во всем мире – это кризис избыточных заимствований. Компании много брали в долг и оказались не в состоянии расплатиться. Часть этих долгов нужно либо конвертировать в акции, либо списать, либо обанкротить компанию. Как поступил «Дженерал Моторс», имея долгов по облигациям на 32 млрд долларов и примерно на столько же обязательств по пенсионному обеспечению своих работников? Он предложил держателям облигаций конвертировать их в акции и получить по нынешним ценам около 20% долга, а пенсионные обязательства конвертировать в 10% акций. При этом, подчеркну, акционеры лишились практически всего – им досталось 2% акций новой компании. Подобный институт урегулирования отношений между заемщиками и кредиторами в России не работает. У нас считается, что акционеры должны сохранить всё, да и банки должны получить назад все выданные кредиты.

Не работает и судебная система. Наглядный пример: Альфа-Банку заемщик не возвращал кредит, банк подал в суд и выиграл дело. Но и после этого заемщик долг не возвращал, ссылаясь на кризис. Вмешался премьер-министр, недоумевая: почему, мол, банк в такой ситуации требует возвращения кредита, ведет себя социально безответственно? Контракты подписываются с надеждой, что их исполнят обе стороны. Когда контрактные отношения не исполняются, а судебные исполнители не могут добиться выполнения решения суда, экономика работать не может.

Россия не первая столкнулась с неработоспособностью, коррумпированностью государственной машины. В мире накоплен богатый опыт борьбы с этим: прозрачность, открытость принимаемых властью решений в любой сфере, независимый суд и строгая отчетность государственных чиновников и членов их семей о происхождении своего богатства, политическая конкуренция и свобода средств массовой информации.

Для любого политика политическая конкуренция означает риск потери своего места. Но если он знает, что на своей должности находится благодаря тому, что его включили в такой-то список или он дал взятку, то какая уж тут ответственность? Делай – что хочешь, «пили» – сколько можешь. Посмотрите на английский парламент, где некоторые депутаты использовали средства на личные цели (кто-то машину купил для семьи, кто-то – дом). Журналисты обнародовали эту информацию, разразился скандал, председатель парламента ушел в отставку. Вот что такое реальная политическая конкуренция и роль СМИ. Это даже не коррупция, ведь они впрямую закон не нарушали. У них было право потратить эти деньги на свои нужды, но подразумевалось, что они должны быть связаны с их работой.

Я не помню ни одного случая за последние 10 лет, чтобы у нас какого-нибудь чиновника наказали за то, что он сделал что-то не так или чего-то не сделал. Например, в связи с гибелью подлодки «Курск» людей снимали – но через два года и без какой-либо связи с трагедией (отслужил свое или достиг 60 лет). У нас не наказывают – система такая: нет политической конкуренции, нет давления на чиновников, на парламент. И на госкорпорации нет давления. По своему статусу они мало чем отличаются от чиновных учреждений, их руководители получают большие оклады, занимаются хозяйственными вопросами, но за эффективность принимаемых решений не отвечают ни креслом, ни своим пакетом акций.

– По подсчетам фонда ИНДЕМ, с середины 1990-х годов многократно увеличилась зависимость российского бизнеса от благосклонности чиновников разного уровня…

– Согласен. Характерно, что российская коррупция принципиально отличается от китайской, американской или финской. В других странах основная форма коррупции – откат, то есть вы платите деньги за то, что получили госзаказ. А в России ситуация гораздо хуже: нужно платить чиновнику за само право ведения бизнеса – приходит ли к вам милиционер или санэпидемнадзор, получаете ли вы разрешение на продажу предприятия… И это страшно! Конечно, у нас и откаты есть, причем в бюджетных инвестициях их уровень настолько велик, что многие проекты теряют экономическую целесообразность. Нередки случаи отказов от бюджетных денег, потому что анализ показывает: когда вы заплатите все откаты, выделенных на проект денег не хватит на его реализацию.

Де-факто в России существует огромное теневое налогообложение. Вспомните историю начала 2000-х годов: управляющий делами президента Владимир Кожин гордится, что Константиновский дворец восстановлен за 300 млн долларов без использования хотя бы рубля бюджетных средств. Деньги дали спонсоры – крупнейшие российские компании. Но если посмотреть их балансы, выясняется: официально этих расходов там нет. Мало того что это – дополнительная нагрузка на бизнес, еще и «в конверте» приходится нести деньги, которые тоже нигде не учтены. Все это разрушает базовые понятия – банковскую систему, принципы налогообложения, прозрачность ведения бизнеса.

– Во время нынешнего кризиса контроль над некоторыми частными компаниями перейдет к государству. Аналогичные процессы происходят и в экономике других стран.

– Такой тупой национализации, как в России, нет нигде. Не надо приводить в пример американские, английские или европейские банки, где государство получило пакет акций. Там оно не назначило своих менеджеров и даже своих представителей в советы директоров не проталкивает. Банки управляются, как частные, и зачастую теми же менеджерами, что и до кризиса. Да, в США были попытки министра финансов предложить банкам, получившим господдержку, выдать кредит конкретному предприятию, но на следующий же день это стало известно СМИ. Звонки тут же прекратились. Западные страны меняют институты, реформируют экономическую систему, вводят новые мотивации, чтобы экономика реагировала на изменившуюся ситуацию.

А в России власть, занимаясь национализацией, по-моему, не понимает, в каком состоянии она находится, насколько ее денежные ресурсы близки к исчерпанию. Еще до кризиса национализировали АвтоВАЗ. Хотя формально у «Ростехнологий» лишь 25% его акций, но понятно, что «Тройка Диалог» (25% акций) поддерживает целиком и полностью «Ростехнологии». В «Ростехнологиях» собрано более 400 предприятий – и оборонных, и необоронных, с огромными долгами. Для сравнения: в СССР в министерствах было не более 300 – больше невозможно было контролировать, даже имея мощный аппарат управления.

В России нет ни одного примера госкомпании, которая бы хорошо управлялась. Поэтому я не верю, что «Ростехнологии» найдут 400 талантливых менеджеров, в каждую компанию поставят хотя бы по одному и обеспечат их реальную реструктуризацию. Думаю, этот монстр рухнет под тяжестью своих проблем. И мы увидим приватизацию, не потому что власть сочтет: «мавр сделал свое дело – мавр может удалиться». Предприятия, которые принадлежат государству, входят в госкорпорации, станут банкротиться, потому что на их поддержку не будет денег.

Национализация – процесс отвратительный, это очевидная ошибка, за которую придется платить. Жаль, что за обучение властей основам рыночной экономики в очередной раз приходится платить российскому народу.

– Сергей Владимирович, какой пакет антикризисных мер Вы могли бы предложить?

– Мне часто задают этот вопрос, и мой традиционный ответ звучит следующим образом: прежде чем давать советы, следует внимательно выспросить того, кто их просит, – а в чем состоят проблемы, которые мы собираемся решать? Нельзя давать совет в воздух, не учитывая реальных обстоятельств. Сегодня ситуация отличается от той, что была полгода назад, поэтому и конкретные советы могут быть иными. Говоря об антикризисных мерах вообще, я бы предпочел задать вектор того движения, которое должна обрести Россия.

Падение нашей экономики, ее реакция на нынешний мировой кризис, на внешние потрясения говорят о том, что наша экономическая система неэффективна, не в состоянии противостоять внешним шокам. Да, нынешний шок был сильный и очень болезненный, но другие страны в аналогичной ситуации оказались в существенно лучшем положении. Например, Бразилия, которая по размеру, населению и структуре экономики похожа на нас, показывает пусть маленький, но все же рост: 2%, а было 8%.

Мне кажется, что главное, чего нашей стране не хватает, – это конкуренции: и в политике, и в экономике. Именно отсутствие конкуренции ведет к формированию тех застойных и кризисных процессов, о которых сегодня не говорит только ленивый. Поэтому, если удастся запустить этот процесс, дела в экономике быстро начнут улучшаться. Конкуренция будет подстегивать всех, сигнализировать: вы неправильно поступаете и либо меняйтесь, либо проиграете…

Беседу провели Петр Филиппов и Татьяна Бойко
Март 2010 года

Источник: © 2010 www.ru-90.ru


[1] Финансовая политика – использование государственных финансовых ресурсов, регулирование доходов и расходов, формирование и исполнение государственного бюджета, налоговое регулирование, управление денежным обращением, воздействие на курс национальной валюты.

[2] Закон «О внесении изменений и дополнений в Закон РСФСР «О Центральном банке РСФСР (Банке России)» от 26 апреля 1995 года № 65-ФЗ.

[3] Указ Президента РФ «О некоторых вопросах налоговой политики» от 23 мая 1994 года № 1004.

[4] Указ Президента РФ «О перечислении прибыли Центрального Банка Российской Федерации в федеральный бюджет» от 22 мая 1996 года № 753.

[5] Денежная политика – политика Центрального банка по поддержанию стабильного курса, предотвращению его снижения относительно других валют и золота, укрощения инфляции и обеспечения экономики достаточным количеством денег. Для этого ЦБ эмитирует (выпускает) и изымает из обращения рубли (безналичные и наличные), покупает и продает валюту, чтобы сгладить колебания курса рубля. Предоставляет коммерческим банкам кредиты и устанавливает по ним процентную ставку (ставку рефинансирования), предписывает банкам единую норму обязательного резервирования части их капитала на счетах Центрального банка.

[6] Последующие события показали, что такая «осторожность» оказалась абсолютно оправданной: многие руководители Центрального банка вынуждены были давать пояснения следователям не по одному десятку уголовных дел, которые возникли после событий августа 1998 года. Не стоит хвастаться, но ни одного обвинения никому из нас предъявлено не было!

[7] В 1997 году доллар стоил 5,78 рубля, в декабре 1998 года – 20,65, в марте 1999 года – 23,35 рубля.