Либерализация цен позволяла в кратчайшие сроки хотя бы частично насытить рынок товарами. В то же время она была вынужденной реакцией на сложившуюся ситуацию. Дело в том, что частичная либерализация цен началась еще при последнем премьере союзного правительства В. С. Павлове. Были отпущены оптовые цены, почти треть розничных цен на товары не первой необходимости (эксклюзивные, категории «люкс», ювелирные изделия и т. п.), не регулировались цены в кооперативном секторе и на колхозных рынках. Появился огромный псевдокооперативный рынок. При заводах создавались кооперативы из 3–5 человек – как правило, родственников и друзей директора. Через них реализовалась значительная часть продукции предприятия по нерегулируемым государством ценам.

Подробнее. Ценовые диспропорции в 1991 году:

В январе 1991 года в значительной степени были отпущены оптовые, но не розничные цены. Таким образом, цены производителей, в отличие от потребительских цен, могли расти. По эластичным «договорным» ценам продавалось 40% общего объема товаров легкой промышленности, 50% – машин и оборудования и 25% – сырья. В апреле 1991 года правительство, наконец, пересмотрело розничные цены, их общий уровень поднялся почти на 70%. Доля фиксированных цен сократилась до 55% объема розничных товаров, регулируемые цены составляли 15%, а договорные – 30%. Возник и свободный коммерческий сектор с нерегулируемыми и очень высокими ценами, который поглотил часть избыточного спроса. В результате ценовые диспропорции еще больше увеличились. Такая социалистическая система цен имела единственное рациональное объяснение – политическая слабость государства.

Источник: Ослунд Андерс. Россия: рождение рыночной экономики / Пер. с англ. М.: Республика, 1996. С. 174.

Свернуть текст

Чтобы держать розничные цены, когда оптовые отпущены, нужны такие субсидии, каких и в лучшие времена у страны не было. Все это определяло резкий рост скрытой инфляции. Скрытой, потому что формально государственные цены как будто существовали и оставались на прежнем уровне, но товаров по ним в торговле не было. В дефицитной экономике при пустых прилавках человеку безразлично, по какой цене нет товаров, главное – по какой цене их можно достать. Кроме того, в условиях паралича управления огромная часть товаров, цены на которые формально были регулируемыми, перетекала на черный рынок, и цены на них становились бесконтрольными. Тем самым скрытая инфляция переходила в открытую форму.

В такой ситуации российскому правительству оставалось признать, что удержать цены оно просто не может: у него для этого нет ни финансовых, ни административных возможностей. Решение о либерализации цен было лишь честной констатацией сложившегося положения. Правда, на такую констатацию не решился ни один союзный премьер.

Подробнее. Альтернативы либерализации цен не было:

Форсированная либерализация цен была первым пунктом озвученных Ельциным 28 октября 1991 года на V Съезде народных депутатов РСФСР основных принципов радикальной экономической реформы, одобренных съездом 876 (!) голосами, лишь 16 депутатов проголосовали против. Об альтернативных предложениях не было и речи. И все это – более чем за неделю до назначения в правительство Гайдара и его команды (назначения состоялись 6 ноября). Либерализация цен на тот момент была консенсусом всех политических сил, что бы кто сейчас ни говорил.

Почему все депутаты, включая коммунистов, практически единогласно голосовали в октябре 1991 года за либерализацию цен? Потому что она на тот момент была безальтернативным выходом из «ножниц» между оптовыми и розничными ценами, в которые страну завели безответственные действия союзных властей – они повышали оптовые цены, но сдерживали розничные. С 1 января 1991 года указом Горбачева оптовые цены были повышены более чем на 50%, при этом розничные цены сохранены фиксированными – это требовало дотаций из госбюджета, в результате чего дефицит бюджета нарастал. В 1991 году дефицит российского бюджета и той части союзного бюджета, которая приходилась на РСФСР, составил 32% ВВП России. Дефицит покрывали кредитами Госбанка – печатанием денег. В результате мы имели бесконтрольный рост денежной эмиссии и скрытую гиперинфляцию («подавленную инфляцию»), огромный неудовлетворенный спрос, отсутствие товаров в магазинах.

Именно это уничтожило основную часть сбережений населения, ответственность за которую пытаются целиком повесить на правительство Ельцина¬-Гайдара: основные потери вкладчиков пришлись на 1991 год, когда цены выросли на 150% (прежде всего после повышения Горбачевым розничных цен со 2 апреля 1991 года), а покупательная способность сбережений упала в 1991 году на 60% (еще до Гайдара!) Сбербанк уже к началу 1992 года был банкротом, выдав все привлеченные средства Госбанку СССР, который, в свою очередь, кредитовал дефицитный союзный бюджет.

Власть потеряла контроль над денежным обращением, товаров в магазинах не было, занимать деньги дальше было некуда: к концу 1991 года внутренний госдолг составил около 1 трлн рублей, внешний долг – 47 млрд инвалютных рублей. После этого либерализация розничных цен была просто предопределена – с Гайдаром или без. Такой нарыв можно было только вскрывать.

Говорят, в момент прихода Гайдара в правительство были какие-то альтернативы. Да, были. Например, такая, как предлагалась пунктом 4 Постановления Комитета по оперативному управлению народным хозяйством СССР от 31 августа 1991 года «О неотложных мерах по обеспечению населения продовольствием»: «Ввести временно порядок, в соответствии с которым указания Комитета по оперативному управлению народным хозяйством СССР о поставках зерна и продовольствия общесоюзным потребителям, по межреспубликанским поставкам и об отгрузке продовольствия в районы Крайнего Севера являются обязательными для исполнения». Фактически речь шла о введении в стране натуральной продразверстки, экспроприации зерна у собственников – «другое» решение проблемы дефицита. (…) Встань во главе правительства Силаев и Лужков с их идеями продразверстки – и получилась бы гражданская война.

Источник: Пост В. Милова на сайте радиостанции «Эхо Москвы». 28 января 2010 года. – http://echo.msk.ru/blog/milov/652255-echo/

Свернуть текст

В то же время в освобождении цен заключался важный стратегический смысл. Оно имело огромное значение для создания механизмов рыночной экономики, в которой свободные цены играют колоссальную роль, давая производителю и потребителю информацию о реальных потребностях рынка.

Действительно, абстрактно такая последовательность выглядит привлекательно: лучше сначала демонополизировать экономику, взрастить эффективного собственника, поместить его действовать в конкурентную среду, а затем отпустить цены. Причем отпустить все и сразу и быть уверенным, что выше определенного предела подскочить им не позволят законы свободного рынка, конкуренция.

Но на практике получается по-другому. Не может быть частного собственника в магазине или ресторане, где цены устанавливает чиновник. Как невозможно и добиться конкуренции при одной и той же директивной цене на товар. К тому же без свободных цен производитель не получает сигналы рынка, главным из которых является складывающиеся на нем цены.

Мало кто из реальных политиков (за исключением диктаторов) может позволить себе проводить институциональные реформы в условиях обвального ухудшения экономической ситуации. Правительство обязано было действовать быстро и решительно. Оно понимало, что приватизация – процесс длительный. К тому же между формальной приватизацией и появлением конкурентной среды и эффективных собственников проходят годы. Даже российская так называемая обвальная приватизация с ее сверхвысокими темпами потребовала нескольких лет. И сегодня не завершена демонополизация экономики, уровень конкуренции еще низок. Поэтому в конце 1991 года рассчитывать на то, что можно постепенно готовить экономику страны к либерализации цен, не приходилось.

Следует также учесть, что когда в странах с рыночной экономикой приватизируются малоэффективные государственные компании, то инвестор руководствуется информацией, позволяющей ему объективно оценить реальное положение дел, спрогнозировать перспективы вложения денег в компанию. Если бы реформы в России начались с приватизации, то потенциальные инвесторы не имели бы возможности принимать осознанные решения. Ни в одной отрасли нельзя было спрогнозировать реальные перспективы предприятий, оценить их экономические показатели после того, как перестанут искусственно сдерживаться цены на сырье и энергию, исчезнет занижение или завышение цен на потребительские товары. Из каких соображений должен исходить потенциальный инвестор? При перекошенной системе цен и экономические критерии для инвестиций обязательно искажены. Иными словами, без свободных цен невозможно провести экономически обоснованную приватизацию для появления эффективных собственников.

Прессинг крайне жесткого лимита времени усугублялся тем, что запас терпения народа был на исходе. Он был исчерпан многолетними горбачевскими разговорами об экономической реформе, не подкрепленными реальными переменами. Провал путча и обретение Россией самостоятельности дали россиянам новый импульс надежды. Этот кредит доверия требовал от российских властей быстрых и радикальных шагов.

15 эмиссионных центров. В истории известны случаи кризиса снабжения продовольствием городов и при свободных ценах – если деньги слишком быстро обесцениваются. При гиперинфляции деньгами оклеивают стены вместо обоев, крестьяне не продают продовольствие, сколько денег им ни предложи, потому что знают: через день-два цена будет еще выше. Поэтому нужно было сразу после освобождения цен хотя бы на несколько месяцев, пока не спадет первая инфляционная волна и мнимые сбережения трансформируются в реальные, почти полностью отключить мотор эмиссионного пополнения бюджета, предельно скупо относится к государственным расходам. Остановить гиперинфляцию несложно, если есть политическая воля: нужно просто перестать печатать деньги.

Однако новое российское государство оказалось в ситуации, похожей на ту, что возникла после краха Австро-Венгерской монархии. Тогда в Австрии и Венгрии появились два эмиссионных центра, соревновавшихся в том, кто больше напечатает денег. Это привело к гиперинфляции. А Чехословакия, также отколовшаяся от экс-империи, ввела собственную валюту и избежала гиперинфляции.

В распадавшемся СССР положение было еще хуже: в 15 бывших союзных республиках появилось 15 эмиссионных центров, каждый из которых имел возможность вводить в обращение безналичные рубли – уже без контроля со стороны союзного Госбанка.

Дело в том, что советская денежная система была устроена иначе, чем денежная система рыночных экономик. Ее основой были так называемые межфилиальные обороты. Было неважно, какое учреждение общесоюзной банковской системы какому предприятию предоставит кредиты. Взаиморасчеты уточнялись к концу года, и при необходимости накопленная задолженность списывалась. Такая система работоспособна только при жестком политическом контроле, когда ни одному из руководителей центральных банков союзных республик и в голову не придет, что можно без согласования с Госбанком СССР, без учета установленных им лимитов предоставить кому-то кредит.

После августа 1991 года сохранить такую систему в условиях политической либерализации и экономического кризиса было невозможно. Центральные банки республик игнорировали указания Госбанка СССР, кредитовали республиканские правительство и крупные предприятия, лоббировавшие такие займы. Эти деньги, хотя и безналичные, имели хождение по всей территории СССР.

Для лучшего понимания представьте: Россия и США оказались в общей долларовой зоне. Российский Центробанк эмитирует безналичные доллары в любом количестве и переводит их на банковские счета отечественных предприятий и российских граждан. На эти доллары они могут скупить всю Америку…

Точно также в распадавшемся СССР каждая республика получила возможность скупить материальные блага всех остальных на деньги, которые сама же «рисовала». Наиболее сильные стимулы к тому, чтобы эмитировать крупные суммы, появляются у небольших республик, входивших в рублевую зону. Они начали паразитировать на ситуации, экспортируя инфляцию в Россию, на долю которой в 1990 году приходилось около 60% промышленного производства, 60% национального дохода, почти 63% капиталовложений и свыше 68% союзного экспорта. Контролировать эмиссию других республик в такой ситуации было невозможно. Потоки рублей из них изливались в Россию, денежная масса только в 1991 году выросла в 4,4 раза, еще подконтрольные цены – в 2 раза. Получалось, чтобы избежать гиперинфляции, надо было сначала разделить денежные системы. А на это требовалось время.

Подробнее. Денежная эмиссия в рублевой зоне:

В первом полугодии 1992 года вся эта широкая совокупность стран с резко различающимися курсами еще использует общий союзный рубль, причем по-прежнему все соседи по рублевой зоне имеют практически неограниченные эмиссионные возможности. За пять месяцев 1992 года их общая эмиссия на российском рынке составила 232 млрд рублей, в то время как кредиты российского Центрального банка своему правительству равнялись 90 млрд рублей. Предвиденная нами (первым российским правительством. – ред.) опасность – денежная экспансия других государств СНГ за счет России – подтверждалась в полной мере.

Стратегия многих государств Содружества – максимальное переключение поставок экспортных товаров на дальнее зарубежье за конвертируемую валюту при всемерном ограничении экспорта в Россию. Это наносит дополнительный удар по российской промышленности, потреблявшей узбекский, таджикский, туркменский хлопок, казахские цветные металлы, продукцию украинских металлургов.

Таможни еще условны, рынок прозрачен и проницаем. На нем складывается предельно неприятная неустойчивая ситуация. В России, как и в Балтии, ограничительная денежная политика, торможение роста цен, особенно оптовых, начинают давать плоды. Потребители думают о деньгах, отказываются брать продукцию по предельно завышенным, не соответствующим платежеспособному спросу ценам. Зато в республиках, где денежная политика мягкая, податливая, продукцию берут, не торгуясь и не скупясь – денег не жалко, еще напечатаем.

Здесь в полную силу действуют стереотипы дефицитной, бартерной экономики. А в результате действенность ограничительной денежной политики в России оказывается подорванной. В такой ситуации ее ужесточение социально конфликтно и бесплодно. Постепенно становится ясно, что, пока правительство торгуется за каждую копейку, урезает все виды расходов и создает себе врагов, республики совершенно спокойно и без счета печатают деньги.

Характерный пример – ситуация с финансированием Черноморского флота. Весной 1992 года разворачивается ожесточенная дискуссия между российскими и украинскими властями о его принадлежности. Главный аргумент Украины: пока Москва жмотничает, мы даем деньги на флот и на Крым не считая. Да и действительно, что их считать, если, сколько надо – столько и печатали.

Источник: Гайдар Е. Т. Дни поражений и побед. М.: Вагриус, 1996. С. 165–166.

***

В мае–июне 1992 года развал рублевой зоны вошел в заключительную стадию. Об этом свидетельствуют прежде всего переход Эстонии на свою валюту, призыв ЦБР к парламенту России и предприятиям фактически прекратить безналичные расчеты с Украиной, запрет на участие нерезидентов в торгах на российских валютных биржах. (…)

Во второй половине июня Центральный банк и правительство России предприняли меры для того, чтобы в одиночестве остаться в рублевой зоне. 17 июня ЦБ в жесткой форме сформулировал свои претензии к Украине, по существу, ультимативно потребовав отказаться от планов кредитования своих предприятий для санации кризиса неплатежей в республике. Таким образом, ЦБ повернул один из главных аргументов в противостоянии банков (обвинение в несогласованной кредитной эмиссии) против основного лидера оппозиции – Украины. При этом ЦБ рекомендовал российским предприятиям прервать отношения с украинскими контрагентами при том, что, по оценкам, около 70% неплатежей на Украине приходится на долю именно российских предприятий.

Разрыв прямых расчетов между предприятиями Украины и России фактически означает, что при формальном сохранении одного (пока) названия для денежной единицы двух сторон единого денежного обращения на их территории существовать не будет. Все расчеты будут перенесены на межгосударственный уровень с оплатой сальдо через корреспондентские счета национальных банков.

Инициатива разрушения рублевого пространства перешла к России. Незаинтересованность в сохранении единой валюты прямо связана с регулярными неудачами попыток поднять биржевой курс рубля для последующего перехода к его внутренней конвертируемости и замедлить темпы инфляции на внутреннем рынке…

Источник: Кириченко Н., Шпагина М. Раздел рублевой зоны: осталось выяснить, кто кого раздел // Коммерсант. 22 июня 1992 года. № 125 (125). – http://kommersant.ru/doc.aspx?fromsearch=c27c80b9-ec87-470d-91c2-cae7c07b3951&docsid=5425

Свернуть текст

В общем, положение было хуже некуда. России нужен был рынок продовольствия, но он был невозможен без устойчивых денег, а их не было. Мало того, что в наследство от Советского Союза России достался солидный «денежный навес», российское правительство не знало, сколько необеспеченных денег вбросят в ее экономику другие республики. Расчеты показывали, что для введения новых, собственно российских денег потребуется 9 месяцев.

Очевидного решения не было. В октябре 1991 года будущие члены первого российского правительства, а тогда еще просто экономисты группы Е. Т. Гайдара, предлагали такой вариант: с 1 января 1992 года «приотпустить» цены, большую их часть оставить контролируемыми и существенно увеличить долю свободных цен. Примерно с 1 июля 1992 года, когда это технически станет возможно, перейти на российскую национальную валюту и перевести отношения с центральными банками суверенных республик на корреспондентские счета. После этого полностью либерализовать цены и ввести конвертируемость рубля по текущим операциям.

Но в ноябре 1991 года, когда было сформировано первое российское правительство, его члены проанализировали катастрофическую ситуацию с продовольственным снабжением и отказались от этой стратегии. Страна не дожила бы ни до новых денег, ни до нового урожая. Пришлось идти на предельно рискованный вариант: размораживать цены в условиях, когда российское правительство не контролировало денежную массу.

Оно рассчитывало, во-первых, на инерцию – на то, что у руководителей центральных банков республик есть представления об ответственной финансовой политике, исходя из которых, они сами будут ограничивать себя в «рисовании» рублей. Во-вторых, была надежда договориться с ними о том, что они эмитировали рубли осторожнее, «помягче». В-третьих, российскому правительству нужно было самому проводить предельно жесткую бюджетную политику. Все-таки на Россию приходилось свыше 62% советской экономики, и если резко сократить основные направления расходов (оборона, инвестиции, сельскохозяйственные субсидии, даже образование со здравоохранением), то можно было надеяться на успех.

Обособление российской денежно-кредитной и валютной систем было проведено в несколько этапов. С 1 июля 1992 года ЦБ РФ перевел расчеты с банками стран рублевой зоны на систему корреспондентских счетов, благодаря чему безналичный рублевый оборот России отделился от оборота других республик. Затем Верховный Совет РФ принял постановление, в соответствии с которым ЦБ прекратил с 1 июля 1993 года предоставлять так называемые технические кредиты странам СНГ, вся накопленная ими к тому времени задолженность была переоформлена в государственный долг по отношению к России. Наконец, в июле 1993 года была проведена денежная реформа: с 26 июля на территории России законными стали только рубли образца 1993 года – национальная российская валюта.

Освобожденные цены и инфляция. Со 2 января 1992 года свободными стало 80% оптовых и 90% розничных цен, которые до того еще оставались под контролем. Сохранился контроль за ценами на хлеб, молоко, кефир, творог, детское питание, соль, сахар, растительное масло, водку, спички, лекарства (цены повышены в 3 раза), а также на электроэнергию, городской транспорт, квартплату и плату за коммунальные услуги. С марта по май контроль за ценами и на эти товары был снят или передан на уровень регионов.

В административном порядке с сохранением государственного контроля были повышены цены: на нефть – в 5 раз, на газ и электроэнергию для производственного потребления – в 4,7 раза, на уголь – в 5,5 раза. Это неудачное решение во многом обусловило колоссальный рост цен в 1992 году. Повышение цен на нефть и нефтепродукты в 5 раз задало нижнюю планку повышения всех остальных цен.

Цены на нефть либерализовали в мае 1992 года, убедившись, что трудности возникали именно там, где сохранялся контроль за ценами. В 1993 году освободили цены и на уголь. После этого под контролем федерального правительства остались только цены и тарифы на продукцию естественных монополий (газ, электроэнергия, железнодорожные перевозки, транспортировка нефти и т. п.).

Но удержать в узде инфляцию не удалось. Реформаторы ожидали, что потребительские цены в январе–феврале 1992 года вырастут в 2–2,5 раза, но только за январь они подскочили в 3,5 раза. Сопротивление жесткой финансово-кредитной политике было отчаянным, объективно обусловленным глубокими структурными деформациями. Инфляционный навес оказался слишком большим. Инфляция выражалась в двузначных цифрах в месяц. К счастью, дело не дошло до гиперинфляции, порогом которой считается уровень в 50% роста цен в месяц. Правда, населению от этого было ненамного легче.

Подробнее. Цены в начале 1992 года:

В декабре 1991 года аналитическая группа «Ъ» зафиксировала на потребительском рынке ситуацию крайнего ажиотажа, не имевшего аналогов за все 20 месяцев регистрации цен. В декабре прирост потребительских цен составил в среднем 32,4%, в том числе в коммерческой торговле – 97,6%.

Эксперты связывают это как с обвальным падением курса рубля на валютном рынке в середине месяца, так и с изматывающим покупателя ожиданием либерализации цен. При этом за последнюю неделю декабря (как всегда в период резкого ускорения инфляции – до 30–40% в неделю) разброс цен вокруг среднего значения достиг беспрецедентного размаха. По товарам инфляционного спроса он составил ±50%.

…С учетом павловской реформы, цены за 1991 год выросли в 7,8 раза. При этом наибольший вклад в ценовую гонку внесли отнюдь не рыночные факторы, а различные форс-мажорные обстоятельства, такие как обмен купюр и официальные заявления о предстоящих катаклизмах в денежном обращении.

Однако регистрация цен, проведенная в первых числах января после либерализации цен, показала, что инфляция еще только набирает обороты. Хотя из-за товарного дефицита еще невозможно полностью оценить масштаб повышения цен, предварительные расчеты показывают, что в государственной торговле цены выросли в среднем в 4,7 раза, а с учетом других секторов торговли, где цены и раньше устанавливались по рыночным законам, – в 3,6 раза.

Источник: Кириченко Н., Шмаров А. Хорошо, что 1991 год кончился, плохо – что 1992-й начался // Коммерсант. 6 января 1992 года. № 101 (101). – http://kommersant.ru/doc.aspx?fromsearch=44a286ca-e4b2-4349-a172-38b6baa1ff73&docsid=2318

***

В марте 1992 года цены росли в среднем на 8,0–8,5% в неделю, в том числе на продукты питания – на 6,5–7,0%. В целом за месяц цены выросли, по оценкам, на 37–38%. При этом потребительский спрос вновь (накануне нового витка либерализации цен) приобрел уже знакомые черты тотального ажиотажа. Волны спроса вывели из равновесия даже относительно благополучные секторы рынка – торговлю мясом, колбасой, животным маслом, крупами. В валютной торговле общий уровень цен снизился в связи с открытием новых и сравнительно дешевых валютных магазинов, специализирующихся на торговле продуктами питания, а также в связи с проведением весенних распродаж одежды и обуви.

Источник: Кириченко Н., Шмаров А. Цены потребительского рынка // Коммерсант. 6 апреля 1992 года. № 114 (114). – http://kommersant.ru/doc.aspx?fromsearch=9913bfa1-52fe-4009-b82e-5014a3838545&docsid=4065

***

«Платонический» шопинг

День 2 января 1992 года мало чем отличался от 30 декабря 1991 года: это из января 2002 года кажется, что товары в пустых магазинах появились на следующий день после либерализации цен. Товары появлялись постепенно, рывками и толчками, существенные перемены стали заметны к марту 1992 года, а по-настоящему российский рынок насытился лишь через несколько лет.

Но тогда, если задуматься, неспешность наполнения рынка была на руку реформаторам: шоковую дозу терапии россияне принимали как бы в рассрочку – по мере появления на полках магазинов все новых и новых товаров и продуктов. Рискну даже предположить, что первый шок смягчало и свойственное людям любопытство: а что появится завтра и сколько оно будет стоить? (…)

В 1992 году в ГУМе толпилось гораздо больше народу, чем сейчас, а в открывшиеся валютные секции надо было выстоять очередь. Понятно, что покупали мало, ходили, как на экскурсию – в общеобразовательных и психотерапевтических целях. После лютого товарного голода времен перестройки материализация давно исчезнувших из природы или виденных только на картинках вещей странным образом успокаивала, хотя и стоили эти вещи по меркам большинства немыслимо дорого. Впрочем, как говорят, «не дороже денег», и этот «платонический», без покупок, шопинг был для многих первичным стимулом крутиться и зарабатывать. Словом, не было бы счастья, так несчастье помогло: тотальный дефицит конца 1980-х годов загодя психологически амортизировал «шоковую терапию»: когда нечто возникает из ничего, большинство нормальных людей осознает этот процесс как позитивный.

Источник: Агеев А. Десять лет при деньгах // Профиль. 2002. № 1(271). 14 января. – http://www.profile.ru/items/?item=8589

Свернуть текст

В первый год после либерализации цены существенно выросли не только в России, но и во всех странах с переходной экономикой: в Венгрии (1991) – на 33%, в Чехословакии (1991) – на 54, в Польше (1990) – на 249, в Румынии (1991) – на 252, в Болгарии (1991) – на 457, в России (1992) – на 2508%. Россия оказалась безусловным лидером, в 1993 году рост цен оставался в ней чрезвычайно большим – 844%. Только в 1994 году снизился до 215%.

Почему произошел столь взрывной рост цен в России после их либерализации?

Бывшие соцстраны в гораздо большей степени были готовы к рыночным преобразованиям и либерализации цен. Самые низкие темпы инфляции демонстрировала Венгрия, поскольку в ее розничном товарообороте доля свободных цен уже в 1989 году достигла 80% (в 1986 году – 55%). А фондированное распределение сырья, материалов, средств производства было заменено оптовой торговлей на базе прямых связей еще в 1968 году. То же было и в Польше: к середине 1989 году свыше 70% потребительских товаров и услуг реализовывалось по свободным ценам. То есть эти страны давно постепенно и поэтапно проводили отпускали цены. А решения о либерализации цен, принятые в 1989–1990 годах стали заключительным аккордом. В отличие от СССР, где коммунистические лидеры не хотели брать на себя ответственность за непопулярные решения.

Помимо недостатка последовательности и нерешительности сказалось и то, что не удалось сократить инфляционный навес до либерализации цен. Это привело к бегству от денег. Люди избавлялись от них, несмотря на то, что реальная зарплата в промышленности, к примеру, в январе 1992 году снизилась на 60% (при росте номинальной на 40%).

Существенную роль в раскручивании инфляционной спирали сыграли высокий уровень монополизации экономики (несмотря на принятый в 1991 году Закон «О конкуренции и ограничении монополистической деятельности на товарных рынках») и искусственные преграды перемещению товаров по регионам.

Сказалось и отсутствие элементарной деловой культуры эффективного рыночного хозяйствования. Большую прибыль можно получать не только за счет ее прямого увеличения, но и за счет снижения издержек производства – к этому еще предстояло прийти. В 1992 году при пустых прилавках о снижении себестоимости никто не задумывался. Зачем? Когда и так купят. Экономическое поведение определялось объективными обстоятельствами. Повышение цен на нефть моментально подтолкнуло директоров предприятий к вздутию цен на их продукцию в 10–15 раз. Так, до либерализации трактор, который выпускал один из оборонных заводов России, стоил 21 тыс. рублей, а спустя три месяца, в конце марта 1992 года, – уже 600 тыс.

Либерализация цен позволила дожить до нового урожая, до момента, когда правительство технически смогло контролировать приток в Россию рублей, эмитированных в бывших союзных республиках.

Когда проблема товарного дефицита была в основном решена, население все равно отрицательно относилось к свободным ценам, не признавая связи между ними и наполнившимися прилавками. Либерализация цен оказалась в России крайне непопулярным шагом. После нее рухнула былая готовность народа двигаться к рынку. Из привлекательной перспективы, в противовес социалистической действительности, рынок превратился в жестокую реальность, не имевшую ничего общего с мечтой. Рост антирыночных настроений серьезно сказался на всей последующей политической и экономической жизни страны.

Реализация мер по предотвращению продовольственной катастрофы стала возможна благодаря тому, что Б. Н. Ельцин конвертировал в них свою популярность. Хотя вряд ли он в полной мере понимал, насколько это будет тяжело ему лично. Будучи в Нижнем Новгороде в январе 1992 года, он зашел в магазин, где на него обрушился шквал недовольства ростом цен. Президент пытал объяснить – бесполезно. Он вышел, сел в машину и сказал: «Господи! Что же я наделал!» Тем не менее он не отрекся от сделанного, продолжал поддерживать рыночные реформы.

До сих пор объективная тяжесть реформ ассоциируется у россиян с Гайдаром и его командой. Значительно реже о ней вспоминают, когда люди пользуются плодами заложенных тогда основ рыночного хозяйства: широким выбором товаров и услуг вместо тотального их дефицита, возможностью создания собственного бизнеса, реальным шансом при успешной работе иметь свой дом, машину и любые иные потребительские товары, возможностью поехать на отдых, работу или учебу за рубеж. Таковы парадоксы общественного сознания.